Возмездие - [45]

Он вернулся поздно. Загремел ключами в прихожей, и мне, находящейся в зале, почудился сладкий аромат чужого парфюма.

— Не спишь? — протянул Третий, ступая тихо.

Я в ответ мотнула головой.

Артем мельком поцеловал в висок, легко огладив волосы, и отправился прямиком в душ.

Я же до крови закусила губу и опустила глаза.

Когда Третий вышел из ванной, я сидела в той же позе. Он неодобрительно качнул головой.

— Пойдем спать, — сказал властно, — ты, наверняка, за день устала.

Какая забота! — зло подумала я, но в ответ сказала тихо:

— Ложись, сейчас приду.

Выждала минут двадцать — обычно за это время он засыпал, а потом встала, потрепала дремлющего кота по полосатой макушке и сказала шепотом:

— Прости меня. Ты же видишь, вся жизнь через жопу.

Кот промолчал, лишь сонно дернул ухом, а я подошла к французскому окну и распахнула его настежь.

В лицо пахнуло ласковым теплом весенней ночи. Жаль было терять это сладкое, романтическое время — сейчас влюбленные нежатся в объятиях друг друга, но, увы — в моем случае, это сказка про белого бычка.

Вздохнув, я забралась на перила — узкие, холодные наощупь. Раскинула в стороны руки, и шелковый халат затрепался подобно крыльям. Подумала, что полет с такой высоты будет быстрым, и зря я, дура, страшилась сделать это раньше. Придумывала, что испугаюсь, что не хватит решимости, а на самом деле ведь — проще простого. Особенно, когда никто не держит. Нужно просто сделать один единственный шаг…

На тело будто навалилась бетонная плита — горячие руки Третьего сжали колени и талию мертвой хваткой. Я дернулась от неожиданности, но он быстро стянул меня вниз, не позвонив упасть с двенадцатого этажа.

Повалил на холодный пол, сел сверху. Размахнулся и залепил мне хлесткую пощечину.

— Ты что собиралась сделать, чокнутая? — прошептал Третий совершенно белыми губами.

Руки, которыми он зажал мои ладони, тряслись, зрачки то сужались, то расширялись — видимо, от бешенства.

— Я спросил, ты что придумала? — ощутимо тряхнув за плечи, Третий рывком поднялся и потащил меня в квартиру.

Мои зубы стучали — то ли от холода, то ли от досады. Из глаз брызнули слезы обиды.

— Это не твое дело! — попыталась вырваться я, но, куда там.

— Как раз мое! — заорал Третий, наверняка, перебудив всех соседей.

Впрочем, на это было плевать.

С яростью закрыв балкон — так, что задрожали стекла, Третий схватил бутылку виски, стоявшую у бара, и приложился к горлышку.

— Чокнутая дура, никогда так больше не делай! — снова закричал он, когда проглотил спиртное. Утер лицо рукой и отбросил бутылку в сторону.

Я забралась на диван, поджав под себя ноги и спрятав лицо в ладонях.

— Ты же лечишься и знаешь — всё со временем образуется, — продолжал кипятиться Третий. — Зачем ты это сделала?

— Да провались ты к чертям! — не выдержала я.

Адреналин вовсю выплескивался в кровь, и не осталось сил держать ярость внутри.

— Все вы одинаковые — похотливые, лживые, жестокие твари! Ненавижу! — вскочив, я пульнула в него напольной вазой, и от неожиданности Третий не успел среагировать. Ваза пролетела рядом, разбилась с громким звоном.

Осколки брызнули водопадом, впиваясь в кожу куда придется. Но, даже вид крови не сумел меня образумить. Я накинулась на Третьего с кулаками и диким воплем. Колотила по груди, рукам, а он старался держать меня за плечи, но потом сдался и остался стоять, терпеливо снося удары.

Я выдохлась быстро. И снова разрыдалась, когда он обнял меня, прижав к себе до хруста в костях.

— Глупая дура, я же люблю тебя. Я за тебя убью любого. Умру, если надо. Пообещай, нет, поклянись, что никогда больше не попытаешься наложить на себя руки! — Третий встряхнул меня, да так, что запрокинулась голова.

— Клянусь, — прохрипела я, уткнулась лицом в его грудь, и оттуда прошептала:

— А ты поклянись, что никогда меня не предашь и не обидишь.

Третий на мгновение замер, а потом хрипло ответил:

— Клянусь, — сильные руки стиснули, подхватили меня и понесли на диван.

А потом мы не спали до утра.

Третий целовал мое лицо, а я доставала осколки и зализывала его царапины. Мы говорили. Он — все еще бледный, взъерошенный, не хотел выпускать меня из объятий, а я и не желала выбираться из уютного кольца его рук.

***

— И что? — спросил дед, стукнув Маэстро по лбу, чтоб тот не лизал мне руки, — он спланировал это все давным-давно?

Мы сидели на улице, пили чай и заедали его малиновым вареньем. В воздухе сладко пахло яблочным цветом, слышалось стрекотание цикад.

— Сказал, что убил их в тот же день, как отпустил меня, — я украдкой скормила алабаю блинчик, чтоб не обижался.

Остальные собаки засопели, но выдавать секрет не стали. Знали, что от деда мне достанется разбор полетов за нарушение гастрономической дисциплины.

— Зря, получается, стрелять училась, — хмыкнул дед, скосив глаза на мои испачканные жиром ладони.

— Как знать, может, пригодится, — пожала плечами я.

Дед выразительно погрозил мне пальцем и шикнул, заметив машину Артема, приближающуюся к воротам.

— Доброго времени, Виктор Александрович, — протянул руку Третий и наклонился, чтобы поцеловать меня в макушку.

— Доброго-доброго, — проворчал дед, пожимая протянутую ладонь. — Иди-ка, ты руки мыть, — кивнул он Артему, — и за стол садись скорей, пока твоя Златка не скормила все блины этим наглым собакам! — тут хозяин стрельбища вторично погрозил мне пальцем и неодобрительно глянул на алабаев, что разлеглись вблизи полукругом.