Возмездие - [16]

— Злата я, — представилась, скривив губы.

— Идет тебе имя, ничего не скажу. Но вот с этим, — кивнул старик на валяющееся у ног ружье, — помогать не стану.

— Отчего же? — вскинула голову я.

— Посмотри на себя, — опять заворчал дед. — Красавица: ноги от ушей, тоненькая вся, как тростинка, лицо как с картинки. Что бы будешь с этим делать? — опять махнул в сторону оружия.

И вроде бы не его это было дело — такие вопросы задавать, но я не стала возмущаться.

Помолчали.

— Вижу, не отступишь, — понаблюдав за мной, опять заговорил дед.

Погладил морщинистой рукой пса, что приполз на пузе откуда-то из-за кустов.

Я кивнула. Не отступлю.

— Приезжай завтра, Злата, — глядя в небо, сказал дед, — машину за забором больше не оставляй, я ворота открою. И оденься по-человечески. Когда целишься, юбка твоя до копчика задирается. Смотри, как бы чирь завтра на заднице не вскочил.

***

Через неделю появились первые успехи. Еще через одну, дед дал мне вместо ружья старую «беретту». Порядковый номер был спилен, рукоять потерта, но это не помешало мне выпустить полную обойму в новенькую мишень.

Старика звали Виктором, и хоть он взаправду годился мне в деды, отчество так и не назвал. Обычно после тренировок мы пили чай на его летней кухне. Жил он тут же — в стороне от полигона, в неприметном домишке.

— Все, что от былой роскоши осталось, — усмехнулся дед, когда я спросила об усадьбе.

Впрочем, своей жизнью старик был доволен. Получал пенсию, половину которой тратил на своих монстров-псов, покупая им горы разных вкусностей. Еще дед любил поиздеваться над редкими желающими пострелять.

— Ходють тут, — всячески подражая старческим интонациям, брюзжал он. — В школе бы еще учиться, а они сюда прутся.

— Зачем тебе это стрельбище надо, если настолько раздражаешься? — как-то спросила я.

В ответ дед Витя только улыбнулся загадочно, чем порядком меня озадачил.

В одно из чаепитий, когда я от пуза наелась оладий с айвовым вареньем, дед спросил:

— Собираешься рассказать, какого черта все это затеяла? Сразу видно, что девка ты одинокая — какому мужику понравится, что ты тут целый день с пистолетом скачешь? Стало быть, времени свободного у тебя хватает, судя по машине — в средствах не нуждаешься. Не от скуки же наматываешь по сто километров сюда-обратно. По глазам вижу, что не от нее.

Что он подразумевал под загадочным «это» — уточнять не стала. Покрутила в руках чайную ложку, провела ладошкой по лобастой башке Маэстро — одного из четырех алабаев старика.

Почему дед проникся ко мне, я так и не поняла. Просто однажды он позвал меня на кухоньку, где уже дымился крепкий чай, и ароматно пахло смородиновое варенье. Отказываться от дружбы я не стала. Дед мне по-своему нравился. Он говорил то, что думал, не заботясь о реакции собеседника на правду, а еще был невероятно умен. Светлый разум деда угадывался без труда: в суждениях, мыслях, взглядах. Он был начитан, весьма образован и многое в жизни повидал. Жизненный опыт так и проглядывал сквозь призму дедовых оценок на многие вещи. С ним было интересно разговаривать, даже когда он нарочито кривлялся, и сыпал не к месту черным юмором.

Я пришла к выводу, что старик одинок, оттого свою нерастраченную доброту изливает на алабаев, я же совершенно случайно попала под дождик этих скупых дедовых щедрот.

Виктор терпеливо ждал, пока я соизволю ответить, и, не мигая, смотрел яркими, живыми глазами.

— То, что скажу тебе, должно остаться в абсолютной тайне. Ты умеешь хранить секреты, я знаю, поэтому слушай. Слушай и не перебивай, — продолжая поглаживать шелковистый, теплый, живой мех, я принялась излагать.

И рассказала деду всё.

С самого начала: как шла с работы, размахивая полосатым пакетом с пластмассовыми ручками. Как переходила дорогу и все думала, чего бы такого приготовить на ужин. Как отвлеклась от дум, когда совсем близко заскрипели покрышки, и кто-то невероятно сильный, быстрым рывком затащил меня в нутро хлипкого микроавтобуса.

Пересказывая, я наяву вернулась в тот день, но за давностью произошедшего, сумела отстраненно пронаблюдать за собой со стороны — без лишних слез. Вспомнила, как обливалась потом от страха, как пыталась языком вытолкнуть наружу кислый, воняющий блевотиной, кляп. Как непрестанно молилась, и едва не обмочилась от ужаса, пока микроавтобус трясся на многочисленных ухабах.

Я рассказала деду об унижении и насилии, не вдаваясь в порнографические подробности — что делали два придурка с двадцатидвухлетней, весьма симпатичной девицей, было абсолютно понятно.

Поведала и о чудесном спасении, только тот поцелуй на поляне оставила только себе.

Когда пришел черед Вадима взойти на подмостки былой пьесы и явить участь в той занимательной истории, дед явственно заскрипел зубами, но это не сбило меня с толку.

Я припомнила помощь Маринки, работу дворника, те тихие утренние часы, и на этом моменте старик заулыбался, что сделало его лицо на десяток лет моложе.

Рассказала о переезде, о новой работе на золотой жиле и раскрывшемся таланте гения-математика в урожденном гуманитарии. Описывая встречу со Счастливчиком, заметила, что дед затаил дыхание и даже прикусил губу. Он оказался идеальным слушателем.