Воздушный шарик со свинцовым грузом - [26]

– А почему почти? – поинтересовался я.

– Патаму что после драки у тебя не глаз должен быть красный, а кулак.

Я показал ему покрасневшие костяшки пальцев.

– Вах, – сказал кавказец, – пачти савсэм маладэц.

– А почему почти совсем?

– Патаму что глаз все равно красный. Цвэты для нее пакупаешь?

– Нет, – ответил я.

– А для каво?

– Для другой.

Кавказец покрутил головой и поцокал языком.

– Вот теперь ты савсэм маладец. Хочешь, я букэт тебе бэсплатно прадам?

– Нет, – сказал я.

– Пачиму? – искренне удивился кавказец.

– Потому что своей женщине я сам хочу дарить букеты, а не чтоб ей другие дарили.

Кавказец показал мне большой палец.

– Тагда с тэбя сорок пять рублей, дарагой.

– Почему сорок пять, если по восемь?

– Было по восэм. А ты до дэвяти датаргавался.

Я пожал плечами и заплатил. Кавказец выбрал пять самых красивых роз, подумал, почесал небритый подбородок и прибавил к ним еще две.

– Это зачем? – спросил я.

– Адну нельзя, шесть палучится, прымэта плахая, – объяснил кавказец. – А так – ты даришь, и я чуть-чуть дарю.

– Спасибо, – сказал я.

– Нэ за что, дарагой. Падэрешься снова – приходи апять. Пашютим вмэсте.

После рынка настроение у меня заметно улучшилось. К тому же в гастрономе мне почти без очереди удалось прикупить относительно неплохой коньяк, и я с легким сердцем направился к Октябрьскому дворцу, имея в своем распоряжении бутылку коньяка, роскошный розовый букет и подбитый глаз.

Во дворце, где уже было довольно людно, я сразу же направился в буфет, надеясь, что не встречу там никого из знакомых – мне не слишком хотелось объясняться насчет перемен в моей внешности. Надежды эти тут же рухнули, поскольку за прилавком стояла буфетчица Надя.

– Привет, – сказал я, стараясь держаться к ней правой, неподбитой стороной. – Мне чашку кофе и какой-нибудь бутерброд.

– Здоров, почтальон, – откликнулась Надя. – Ух ты, какой букет! Это мне?

– Э-э-э… – замялся я. Мне сделалось досадно за свою недогадливость, потому что цветы от меня Надя совершенно заслужила.

– Понятно, не мне, – вздохнула Надя. – Укротительнице своей. А бутылки пустые принес?

– Э-э-э, – столь же внятно ответил я.

– И бутылки не принес. Свинья ты, а не почтальон. Дать бы тебе разочек за такое…

– Не надо, – опередил я Надю, – я сам.

Я сжал руку в кулак и, маскируясь собственным профилем, с размаху, но не сильно, зарядил себе в подбитый глаз.

– Возмездие свершилось, – объявил я, поворачиваясь к Наде анфас.

Надя ахнула.

– Ты что… ты совсем сдурел?

– Я накосячил, я себя и покарал, – смиренно проговорил я.

– Это ж надо так с головой своей не дружить… Погоди, я сейчас лед принесу.

– Не надо льда, – улыбнулся я. – Дай мне лучше кофе с бутербродом, а то я сегодня не ел ничего.

– Что-то глаз у тебя быстро заплыл, – покачала головой Надя, сострадательно вглядывясь в мое лицо. – И красный уже весь, как буряк.

– Это потому, что ему стыдно перед тобой, – ответил я. – Вот он и прячется, и краснеет. Да ты не переживай, скоро эта нелепая краснота пройдет, и он станет фиолетовым, как губы у покойника.

– Ну тебя к черту! – Надю передернуло. – Дурак какой… Бери свой кофе с бутербродом и сядь где-нибудь у стенки, чтоб тебя видно не было… Псих ненормальный… У меня ж теперь весь день руки трястись будут.

Я и в самом деле присел у стеночки, где можно было не слишком себя афишировать, с удовольствием жуя и попивая. Спустя некоторое время в буфет наведались мои друзья-фокусники. Мне во второй раз за день захотелось сделаться невидимым и во второй раз не удалось.

– Ага! – с присущей им деликатностью заорали мои друзья на весь буфет. – Привет укротителю укротительниц!

– Рты закройте, – прошипел я.

– Да ладно, не скромничай, распутная тварь… Мамочка родная, что это у тебя с глазом?

– Поцелуй бешеного зверя, – буркнул я.

– Это Люсьена так тебе приложила?

– Зося, леопардиха. Я их вчера ночью перепутал.

– А мы тебя предупреждали, что она стерва.

– Полегче насчет стервы. А то я вам такие же фрески под глазами сделаю.

– Ладно, не кипятись, рыцарь. Так что, сегодня к нам после концерта?

– Не-а.

– Опять, что ль, к Люсьене? Тебе одного подбитого глаза мало?

– Мало. У меня их все-таки два.

– Смотри, как бы ни одного не осталось… Ох ты, какие розы! Она тебе, значит, в морду, а ты ей цветы?

– Каждый дает другому то, что может.

Эта светская беседа, признаться, меня утомила, и, когда друзья мои отлучились к буфетной стойке, я, прихватив сумку и цветы, удрал из буфета в зрительный зал. Зал был наполовину пуст, и я бесконфликтно занял место в первом ряду. Вскоре начали стекаться остальные зрители, заполняя ряды параллельными ручейками, и среди тех, что, подобно мне, предпочли места поближе к сцене, я узнал вчерашнего бородача. Бородач тоже узнал меня и в нерешительности остановился. Я жестом пригласил его присесть рядом со мною. Бородач покачал головой, а затем, присмотревшись ко мне и обнаружив подбитый глаз, расплылся в улыбке, показал большой палец и, что всего возмутительней, подмигнул мне. Подмигивать в ответ, имея в распоряжении единственный здоровый глаз, было глупо, поэтому я ограничился ответным жестом, заменив, разве что, большой палец на средний.