Воздушные шарики запрещены - [26]

Я решаю, что уместно начать с Кима Ларсена. С чего же еще, как не с этой песни? Все будет хорошо. Иного развития событий я себе даже не представляю.

За столом меня посадили ухаживать

за лучшей подругой Анники Камиллой, теткой с короткими ногами. Она директор гимназии в Эслёве, и бо́льшую часть своей взрослой жизни она производила на свет детей. Их у нее уже пять, но весьма вероятно, что она на этом не остановится. Это при том, что муж у нее задохлик-инженер, трудится в химической отрасли.

Она спрашивает, как у меня дела в университете, над чем я сейчас, собственно говоря, работаю.

Я говорю, что дела идут неплохо, ибо пока другие заняты птичками и деревцами в литературных текстах, я считаю, что, наверное, гораздо увлекательнее и сложнее изучать супермаркеты, крытые парковки и железнодорожные станции, перроны которых улеплены жеваной жвачкой, и хотя я прекрасно вижу, что ты не понимаешь, о чем я, могу тебя заверить, Камилла, что таких прискорбных мест в Швеции предостаточно, возьмем хотя бы в качестве примера площадь Сергеля и те гигантские бетонные коробки, которые наше общество всеобщего благоденствия воздвигло в Стокгольме.

Но Швеции есть чем похвастать, для меня это не секрет, продолжаю я, осушив третий бокал.

Кстати, ты в курсе, чем таким может похвастать Швеция, чего нет у Дании? – спрашиваю я ее и сам же отвечаю на свой вопрос, прежде чем она успевает что-то сказать: добрыми соседями.

Во взгляде Камиллы читается напряжение. Остальные гости, сидящие за столом справа и слева от нас и скорее всего слышавшие мою безобидную шутку, тоже не смеются.

Да, чувство юмора никогда не было коньком шведов, это я со временем понял, но давайте же хоть немного попытаемся оживить это болото.

Камилла слегка напоминает Малин с моей работы, когда напускает на себя такой вид, как сейчас. Подарок, который она вручила, кстати, тоже был не ахти: японская фарфоровая мисочка четырехугольной формы. И это на сорокалетний юбилей!

Я краем глаза присматриваю за Анникой,

поскольку это все ж таки ее праздник. Она сидит за дальним столом, в глубине сада, в компании своих коллег. На ней платье в цветочек и белый, почти прозрачный кардиган. Она сидит на моем подарке, и мне кажется, кресло ее порадовало, хотя по ней было практически незаметно, что это так.

После долгих размышлений я решил отказаться от идеи купить что-то из датской дизайнерской мебели. Я пришел к выводу, что совсем не обязательно сводить все к чистому материализму, и в итоге приобрел кресло, сплетенное из старых полиэтиленовых пакетов. Его сделала группа студентов-дизайнеров из Мальмё, так что я своей покупкой еще и поддержал подрастающее поколение. Само кресло я в свою очередь вплел в свою речь.

Ну да хрен с ним, с подарком. На Аннике какая-то старая шляпа, кто-то ей, видимо, дал поносить. Мне кажется, она ей не идет. Совершенно не идет, если уж на то пошло. Лучше бы ей снять эту шляпу.

Поколебавшись, я решаю, что надо ей об этом сказать, встаю из-за стола, чтобы пойти и сделать это, но, приближаясь к столу, за которым сидит Анника, через дырку в нашей живой изгороди замечаю силуэт на детской площадке за нашим участком, и от увиденного меня насквозь пробирает дрожь. Там стоит Ольга, или, точнее говоря, сидит: я вижу в опустившихся сумерках, что она уселась на качели, пиная ногами землю, как это делают дети, например, Лерке и Вибе, демонстрируя, насколько сильно они обижены. На ногах у нее белые резиновые сапожки.

Придется этим заняться.

Так дальше продолжаться не может. Мне просто придется попросить ее убраться, потому что никто не давал ей права вот так заявляться сюда и портить праздник, нельзя это поощрять, поэтому я прохожу мимо Анники с ее чудовищной шляпой, направляюсь к изгороди и пролезаю в дыру. К счастью, никто не обращает на меня внимания. Что мне теперь с ней делать, черт бы ее побрал?

Иди сюда, за мной! – говорю я Ольге, и она слушается, слезает с качелей и идет за мной на другую сторону площадки, огибая поставленный для детей домик, там и правда есть скамейка, память меня не подвела, мы могли бы присесть на нее, если бы не соседский кот, который стоит там на негнущихся лапах, выгнув колесом спину.

Он каких-то гигантских размеров. Соседи его перекармливают. Лучше бы сами съедали часть его порции, потому что они все как один тощие.

Мы идем еще дальше, по велосипедной дорожке, и я говорю Ольге, что она не может вот так запросто заявляться сюда и что ей самой должно быть это понятно.

Она молчит. Искоса смотрит на меня, убирая челку со лба. Она что, опять покрасила волосы? Мне кажется, что она перебарщивает, и если она пользовалась дешевой краской дерьмового качества, какую продают в России, то того и гляди от нее начнет пахнуть аммиаком или керосином.

Чего тебе надо? Зачем ты пришла? – продолжаю спрашивать я, потому что она так и не произнесла ни слова.

Я слышу доносящийся из нашего сада хохот.

Я очень боюсь, что кто-нибудь из гостей заметит нас.

Она спрашивает, почему я не ответил на ее мейл, и я говорю, что, как она сама в состоянии заметить, если, конечно, разует пошире глаза, мне сейчас совершенно не до нее.