Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [58]

Правовые и карательные органы сосуществовали, не имея над собой центральных инстанций. Когда власть в областях сменялась многократно, степень насилия возрастала. В случае «пособничества врагу» все стороны применяли беспощадные карательные меры. Этот феномен объяснялся как актуальными соображениями, так и ментальными установками^{339}. Генерал Корнилов потребовал от своих офицеров уже в январе 1918 года в борьбе с красными «пленных не брать»^{340}. В ходе легендарного Ледового похода по Кубани в марте 1918 года генерал обращался к своим солдатам: «Чем больше террора, тем больше побед!»^{341} Николай Васильевич Устрялов, член Омского правительства при Колчаке, отмечал в своем дневнике в сентябре 1919 года, что офицеров Красной армии и политкомиссаров расстреливают или вешают на месте: «Сest lusage (таково обыкновение. — Примеч. пер.), с этим ничего не поделать»^{342}. Колчак гарантировал амнистию только «добровольным перебежчикам», а Деникин лишь к середине 1919 года узаконил принципы обращения со служащими и сторонниками советской власти^{343}.[23] Решение о том, подвергать ли красных офицеров наказанию военного суда или склонять к переходу на свою сторону, он оставил на усмотрение отдельных командующих.

Несмотря на это, можно лишь условно говорить о административно узаконенном белом терроре. Структурные аспекты последнего, в отличие от красного террора, более разнообразны и комплексны^{344}. Отсутствие центральных властей, неудовлетворительное состояние юридических инстанций, неопределенное отношение к законодательному наследию царского времени и Временного правительства отражали немыслимый хаос^{345}. Везде властвовали «законы военного времени»^{346}. Государственные органы безопасности («стража», «госохрана») и службы разведки (Азбука, ОСВАГ) действовали практически автономно^{347}. Иногда возникало впечатление, что части Деникина сами создают анархию, в которой они обвиняли большевиков. Протопресвитер Георгий Иванович Шавельский жаловался на взяточничество, разбой, спекуляцию и бесчинства в Добровольческой армии, которая скорее показала себя «бандой»^{348}. Офицеры, пытавшиеся остановить мародерствующих солдат, сами становились их жертвами^{349}. Поскольку помощи из собственных рядов ждать не приходилось, Деникин учредил Особую комиссию по расследованию злодеяний большевиков. Она руководствовалась Уставом уголовного судопроизводства 1914 года, однако фактически пользовалась особыми правами полевого суда, которые вступали в силу сразу после освобождения местности^{350}. Весь собранный документальный материал о «зверствах большевиков» предназначался для «выявления перед лицом всего культурного мира разрушительной деятельности организованного большевизма». Действительные злодеяния при помощи брошюр и опубликованных фотографий превращались в «пропаганду зверств», которая возлагала ответственность за эскалацию насилия на противника^{351}. Исследование того, как подогревалось спонтанное вневоенное насилие, как разжигались или использовались для политических целей этнические конфликты у антибольшевистских режимов, только начинается^{352}. Ответственными за демографическую катастрофу 1914–1922 годов были, наряду с Мировой войной, революцией и Гражданской войной, прежде всего эпидемии, инфекции и голод. Среди общего числа предполагаемых 12–13 миллионов жертв за этот период на целенаправленный террор в узком смысле приходится лишь небольшая часть[24]. И в любом случае такой террор трудно отграничить от неконтролируемых эксцесов насилия на фронте и в тылу.

Достаточно много документов и исследований опубликовано по антиеврейским погромам^{353}. Оценки количества жертв существенно разнятся. Белые генералы в целом не были зачинщиками погромов и не поддерживали антиеврейские выступления^{354}. Деникин опасался дестабилизирующих последствий погромов^{355}. В некоторых случаях виновных отдавали под суд. Но этим командующие вызывали недовольство офицеров, что обычно вело к отмене приговоров[25]. Антисемитские настроения — негативный образ жестокого комиссара-еврея или еврейских элит, проникших во все политические партии, — возбуждали отделы пропаганды и агенты спецслужб^{356}. На плакатах и в печати коммунисты-евреи были изображены «чудовищами», «пауками» или «мухами»^{357}. В этих кампаниях участвовали и представители духовенства православной церкви, хотя патриарх Тихон в своем пастырском послании от 21 июля 1919 года характеризовал насилие против евреев как «бесчестие для тебя, бесчестие для Святой Церкви»^{358}.[26]

Непредставимые ужасы и повседневное насилие революции и Гражданской войны описаны неоднократно^{359}. Человеческая жизнь ничего не стоила, когда речь шла о защите или ретроспективной легитимации выступления за «справедливое» и «святое дело». Злодеяния белых и красных походили друг на друга. Их корни глубоко уходят в довоенное время. В XIX веке радикальные активисты социальных и национальных движений призывали к насильственному «освобождению» от «гнета царизма»^{360}. С наступлением нового века «террористы нового типа» оправдывали свои акции высокими политическими целями