Война - пожизненная боль - [8]

Был очень рад получить от тебя весточку, хотя дела твои, как видно из письма, далеки от радости. Я очень соболезную тебе по поводу смерти брата[1], действительно, похоже на то, что мы входим в полосу утрат, т. к., наверно, зажились на этом свете. И то сказать: шестой десяток коптим белый свет… Ужасно!

Я был в Москве на совещании, были кое-какие встречи, но в общем радостного было мало, не обошлось без неприятностей. Володя сурово поговорил со мной по телефону, выговорил мне за моих два слова в “ЛГ” о романе С. Крутилина, который мне (в отличие от его предыдущих романов) весьма понравился. Володя же смешал с грязью и роман и его автора, в чем он совершенно неправ. В целом же поездка эта за многие годы была самой худшей и оставила гнетущее впечатление по ряду причин. После нее сижу вот дома, пишу (немного), читаю и размышляю (много) о бренности существования. Как всегда, долго и мучительно жду весны, солнца, тепла, которые появляются всегда с большим опозданием. Повесть, как только она будет закончена, конечно, дам тебе для первой читательской пробы, хотя это будет не так и скоро - решил не спешить, даже написанная пусть отлежится[2]. Приглашения из ГДР не поступало, хотя было письмо от Кошута[3], где он обещал такое приглашение, но сначала известил меня о том, что германское телевидение планирует в мае снять (в Гродно) телефильм на тему “белорусский писатель В. Быков”. Надо ли говорить тебе, что такое известие подействовало на меня как сообщение о госпитализации в хирургическое отделение. Но что делать? Неудобно же отказать братьям-немцам…

Читал в “Дружбе народов” М. Галлая[4] и поражался, с каким автором ты меня познакомил когда-то! А я по недомыслию полагал, что он какой-нибудь отставной летчик, на досуге со скуки взявшийся за перо. А он, оказывается, вон кто! Гагарин, Королев… Написано очень хорошо, жаль, что у меня самый минимальный интерес к этой теме.

Дома все более-менее… Держим собаку колли, которая у нас теперь за любимого члена семьи. И правда, ласковая, умная, славная собака. Жена ее любит больше, чем обоих Василев вместе взятых. Василь[5] зубрит медицину, которая ему, как я полагаю, весьма опротивела за 2,5 уч. года. Но терпит парень, куда деваться. Надежда с душевной дрожью вспоминает недавние годы работы в школе. Ходит на курсы по вязанию, работает спицами, укрепляет себе нервы и не торопится накормить нас вкусным обедом. Мы ропщем!

Недавно по приглашению местных властей приезжала в Гродно Л. Шепитько, была премьера ее фильма. Я, правда, с ней не встретился, не довелось. Фильм смотрел в окончательном варианте, неплохо сделан. Но публика не очень валит. Не кассовая картина[6].

Вот такие мои дела и заботы.

Дорогой дружище, авось бог даст, и мы повидаемся еще, а пока я обнимаю тебя и желаю тебе здоровья и душевного равновесия. Сердечный привет Нае. Мой ей совет (как бывшего ученика), к казенному делу относиться по-казенному[7]. Так будет легче ей, казне и еще многим людям. В т. ч. и ее мужу Лазарю, которого я обнимаю еще раз.

Василь Быков.

29 марта 77 г.

1 Речь идет о смерти старшего брата Лазарева, контр-адмирала Д. И. Шинделя.

2 “Пойти и не вернуться” (1978).

3 Леонард Кошут (род. в 1923 году) - немецкий славист, переводчик, сотрудник издательства “Фольк унд Вельт” (ГДР).

4 Имеется в виду документальная повесть Марка Галлая “С человеком на борту”.

5 Сын Василя Быкова.

6 Из воспоминаний Быкова: “В скором времени получил письмо от молодой режиссерши Ларисы Шепитько, в котором она предлагала поставить на студии “Мосфильм” картину по “Сотникову” <…> Посоветовал ей обратиться к этой моей повести наш общий друг Алесь Адамович. И я согласился. Правда, Лариса еще должна была получить добро от руководства студии, киноглавка, отдела культуры ЦК. Но пробивная Лариса была полна надежд и все брала на себя. Однако далеко не все заладилось с самого начала. Прежде всего, беспокоил сценарий: кто напишет? Руководство студии возражало против авторства Быкова. Я не стал спорить - пусть сами выбирают сценариста. Выбрали молодого талантливого кинодраматурга и поэта Геннадия Шпаликова, который написал сценарий быстро и хорошо. Но к сценарию были и претензии, что-то в нем хотели по сравнению с повестью изменить. Я не возражал и написал Ларисе, что вообще предоставляю ей полный картбланш - делайте, что хотите. Меня вся эта киношная кутерьма давно не привлекала, сыт был ею по горло и хотел только одного, чтобы меня оставили в покое.

В покое, однако, не оставили, возня вокруг сценария продолжалась. Потребовалась моя поддержка как автора повести, и я приезжал в Минск, где Лариса вела переговоры уже с “Беларусьфильмом”. Из этих переговоров ничего не вышло: белорусские киновласти не осмеливались вновь связываться с прозой Быкова. Были уже научены. Лариса снова перекинулась на Москву, стала ходатайствовать перед центральными властями. Просила меня приехать. Я приехал в Москву, и мы с Ларисой договорились встретиться в Доме кино, вместе там пообедать. Народа было немного, разговору никто не мешал. Лариса сказала, что дело дрянь, снимать не дают. Кто не дает? А все! Надо пробиваться к самому Суслову. Я хотел было сказать: ну и пробивайтесь, но она меня опередила: “Надо вдвоем, сейчас я позвоню помощнику Суслова, и поедем!” Я не знал, что ей на это сказать. Дело в том, что еще лет шесть назад я слышал, что в ЦК принято постановление о моем творчестве, подписанное именно Сусловым. А теперь мне к нему ехать. Я в самые мрачные для меня времена никого ни о чем не просил. Пока Лариса ходила звонить, я многое передумал и охвачен был <…> одним желанием, чтобы все они, там, в сусловском ЦК, обратились в прах, даже вместе с моим “Сотниковым”. Я не хотел ни фильма, ни существования самой повести <…> Некоторое время спустя получил от Ларисы прощальное письмо, в котором она извинялась за причиненное мне беспокойство и сообщала, что вынуждена отказаться от замысла, которым жила почти два года. Ну, что ж - отказывается, так отказывается, меня это даже не огорчило. Меньше забот. В то же время мне было жаль Шепитько: столько времени отдала моей повести, с такой доброжелательностью!.. И все напрасно <…> Но я ошибался, Лариса всё же не успокоилась, что-то делала. Прошло еще с полгода и вдруг телеграмма: “Запускаем фильм, создаем группу. Музыку пишет Альфред Шнитке”. Что-то завертелось в желанном направлении <…>