Мы наступали.
Погода выдалась такая, что хуже не придумаешь: весь день шел дождь пополам со снегом. Не подсохшие еще от весеннего разводья поля совсем раскисли, мутная вода залила канавы, грязь на дороге перемешалась со снеговой кашей, в которой противно хлюпали наши промокшие ноги. Под вечер к тому же поднялся суматошный напористый ветер. Все время меняя направление, он ошалело крутил над проселком, вперед порой невозможно было взглянуть - промозглая снеговая мокрядь залепляла глаза. Пригнув голову, я видел только, как мелькали заляпанные грязью кирзачи командира роты Ананьева, мокрая плащ-накидка на его спине то и дело угрожающе вздувалась, он шагал во главе колонны, хватаясь рукой за капюшон, накинутый на самодельную, с матерчатым козырьком фуражку.
На исходе дня рота перешла заболоченную, с чахлым ольшаником низину, грязный, в колдобинах проселок выполз на голый косогор. Ветер тут стал ещё неистовее, но под ногами вроде сделалось тверже. Надо было подтянуть роту, и Ананьев, обернувшись назад, полминуты прошел так, лицом к колонне. Он оглядывал строй, но, кажется, не много чего увидел в ненастных, начинавших сгущаться сумерках. Автоматчики к тому же здорово растянулись, и старший лейтенант, морща костистое, с бачками на висках лицо, негромко позвал:
- Старшина Пилипенко!
Командир первого взвода Пилипенко, наверно, не услышал, - он сосредоточенно брел раскисшей дорогой.
- Глухарь старый! - буркнул Ананьев. - Спит, что ли?
Не дожидаясь приказания, я выскочил из колонны и подбежал к старшине. Пилипенко недоуменно поднял немолодое, слегка обрюзгшее лицо, но тут же увидел впереди долговязую фигуру командира роты и все понял. С запоздалой поспешностью старшина подался к своему взводу. Автоматчики устало брели, где кому вздумалось - по обочине, возле широкой, подвой талой волы канавы и даже за канавой, краем облепленного снегом поля.
Вполголоса, чтобы не услышал ротный, Пилипенко начал подгонять бойцов. Трое или четверо передних зашевелились (или, может, только сделали вид, что зашевелились), другие же просто оставили без внимания понукание взводного.
Ананьев, разумеется, такого стерпеть не мог и со алой решимостью крикнул:
- А ну подбери сопли! И шире шаг!
Комроты - не взводный, с ним приходилось считаться, автоматчики зашевелились, задние пустились догонять передних, рота заметно оживилась, и строй мало-помалу начал выравниваться.
Пилипенко покорно остановился в некотором отдалении от командира роты. Ананьев, подчеркнуто не замечая старшину, все тем же строгим, категоричным голосом бросил в колонну:
- Ванина ко мне!
Команду тут же подхватили, передали дальше, комроты внимательно проследил за этим, придирчиво вглядываясь в измокшие, закутанные палатками тени автоматчиков.
Он ждал командира второго взвода, но вместо него на дороге появилась Пулька - маленькая вертлявая собачонка, которая неделю назад невесть откуда прибилась к роте и которую приютил в своем взводе младший лейтенант Ванин. Ананьев к этому, в общем, отнесся терпимо, будто даже с каким-то снисходительным любопытством, и вот уж несколько дней второй взвод забавлялся этим лохматым, по молодости глупым щенком.
Резво пробежав краем дороги. Пулька вдруг остановилась, взглянула на неподвижную в дождливых сумерках фигуру командира роты и, будто испугавшись чего-то, со всех ног кинулась назад. Боец в длинной палатке, угол которой волочился по грязи, с силой притопнул ногой - снежная слякоть широко плеснула в стороны, Пулька, обиженно взвизгнув, отпрянула за канаву и по самый живот провалилась в грязь. Выскочив на противоположной стороне, она встревоженно заметалась, не зная, как выбраться на дорогу.
Бежавший поодаль младший лейтенант Ванин круто повернулся к бойцу в длинной палатке:
- У тебя голова на плечах или котелок немытый?
- А чего она лает!
- На дурака лает! Лезь теперь – доставай!
Лезть в воду бойцу, разумеется, не хотелось, и он тихонько забирал в сторону, подальше от командира чужого взвода.
Тогда Ванин решительно вошел в воду и взял собачонку на руки.
- Напрасно! Надо бы того пентюха заставить, - сказал командир роты, и как это часто делал, вдруг повернулся и, будто забыв о присутствующих, быстро зашагал по дороге.
На ходу уже нас догнал Ванин с Пулькой, которая в счастливой покорности притихла на его груди, высунув из-под оттопыренной полы телогрейки глупую черную мордочку. Младший лейтенант коротко доложил, но комроты и ему не ответил - из ветреных сумерек впереди появился наш замполит лейтенант Гриневич. Присоединяясь к командирам и шаркая новой, длинноватой для его скромного роста палаткой, он спросил негромким, с хрипотцой голосом:
- Что случилось?
- Да вон балбес один Пульку в воду загнал, - сказал Ванин.
Гриневич неожиданно сильным движением палатки стряхнул налипший на плечах снег.
- А вообще - зачем вам собака?
- Как зачем? - не понял Ванин.
Замполит, не отвечая ему, продолжал:
- Тоже нашли занятие... Уж хотя бы собака, а то...
- А то щенок шелудивый, - закончил за лейтенанта Ананьев.
Гриневич, ободренный поддержкой комроты, с уверенностью подтвердил:
