Война начиналась в Испании - [12]

на минуту забыли они, что на этой земле

есть враги и война, есть бои и солдаты…

И винтовки забыли на миг о своем ремесле.

1937

Мадрид осенью Пер. А. Ревич

* * *

О, город горьких предчувствий, рожденных ночными часами,

здесь страх во власти тревоги, покорный ее приказам,

во мглу катакомбы ныряет с выпученными глазами.

О, если бы только мог я! В ярости, в остервененье

я вырвал бы собственный голос вместе с гортанью разом

и по твоим кварталам брел бы беззвучной тенью,

пусть заглушает журчанье

крови — пусть заглушает мои шаги и рыданья.

Иду землей бугристой, землей предместий горючей,

она под моросью дрогнет, окрестности серы и хмуры,

иду по желтым листьям, по глине окопов бурой,

по топи, по вязкой круче,

за стены и за ограды деревья прячут стыдливо

тощие голые сучья,

пристально смотрят в небо черные амбразуры,

а небо бежит от пожара, дрожит от каждого взрыва.

Столица, ты ждешь обстрела, все время ты ждешь бомбежек —

аллеи завалены щебнем, кварталы лежат в руинах.

Здесь, рядом, твои музеи (вспомнишь — мороз по коже!),

за этой вот баррикадой фасады зданий старинных.

А стены жилых домишек нависли, грозят обвалом:

в зияющих провалах — утлого скарба ворох,

скатертью стол еще застлан, покрыта кровать одеялом.

Драма покинутых платьев разыграна молча в утробе

шкафа стенного без створок —

и роются в гардеробе

лезвия лун ущербных полночной тихой порою

и смешивают лоскутья с траншейной землей сырою.

Мой город, ты стал похожим

на тех, кто лег после боя и задремал устало:

тебе в лицо стреляют, ты пулями искорежен,

бока твои в ранах рваных, стонут деревья, равнины,

но будет стучать твое сердце, как издавна стучало,

хотя на него навалили все скалы и все руины.

Город, нынешний город,

в твоем огромном чреве, в недрах борьбы и трагедий

уже шевелится зародыш — будущее шевелится.

Грохот динамита, твой горизонт распорот,

но слышно: уже ты рождаешь, рождаешь сына победе,

схватками родовыми охвачена ты, столица!

* * *

Дворцы, библиотеки! Листы фолиантов рваных!

Их уже не вмещают лугов зеленых просторы;

на этих выцветших плюшах,

                    на выпотрошенных диванах

один лишь ветер дремлет,

здесь только ветер — сторож;

семейных портретов странных

груды лежат перед нами,

на этих семейных портретах — деды, отцы и дяди,

увешаны, как побрякушками, военными орденами,

лежат, в глаза нам глядя,

в грязи, в осколках стеклянных.

На этих примятых лицах тупое выраженье:

такое бывает часто

у тех, чье призванье с рожденья —

казнить бедняков безымянных.

Эти портреты, книги, слепое неистовство это

тихой мирной печали освободили меня —

это зари твоей сгустки,

                 кровавые сгустки рассвета.

Хочу помочь твоим родам — явленью нового дня.

1937

Крестьяне Пер. Б. Пастернак

Они идут, сверкая смуглой кожей,

которой, верно, не берет топор.

С кремневой искрой их усмешка схожа,

а скрытность глубже, чем кедровый бор.

Козлом несет от вымокших шинелей,

в мешках картошка, и на ней песок,

и багажа походного тяжеле

лепешки на подошвах их сапог

Все те ж они на мостовых столицы,

что на полях в страду у шалашей.

Им кажется, как семенной пшеницы,

их ждут в глубоких бороздах траншей.

Никто не отдает себе отчета,

куда спешит, а подоспевши вблизь,

находит ток, где до седьмого пота

молотят смерть, чтоб заработать жизнь.

1937

«Шагать, не дорогами, не полями…» Пер. М. Ваксмахер

Шагать,

не дорогами, не полями.

Нет, бесконечными мерить шагами

лестницы и переходы метро.

Реклама вокруг мелькает пестро.

На каждой платформе, на каждой стене —

ДЮБО ДЮБОН ДЮБОННЭ.

По буквам скачешь усталым взглядом,

а тут еще шпик оказался рядом,

вот привязался, сойти с ума! —

ну как при нем раскроешь «Юма»!

                 — Bonjour, madame![22]

                         Рынок.

Мадрид сражался и побеждал,

Мадрид держался и голодал,

на корке хлеба, на горстке муки

держались наши штыки.

И побеждали свободы солдаты,

и сыпались градом с неба гранаты,

рвались снаряды, ухали мины,

Мадрид сражался за счастье мира.

(Мадрид мечтал

о всеобщем счастье,

а подлый враг

его рвал на части.)

Des pommes de terre.

Entrecôte.

Place Monge[23]. Реклама, реклама.

Над крышей каждою.

— К испанским проблемам пропал интерес.

Vive la Garde Républicaine![24]

К оружью, граждане!

1940

Пабло Неруде, после всего пережитого Пер. С. Гончаренко

Сначала были море и весна,

покой и мир гвоздики и сирени,

и в этом мире умиротворенья

была душа к добру устремлена.

Потом настали злые времена

стальной гвоздики, и в кровавой пене

вскипело море. На ожесточенье

сердца и души обрекла война.

Когда гвоздики проросли клинками,

и океаны иссушило пламя,

и сердце тяжелело, как свинец,

ты был в огне цветком благоуханным,

и самым необъятным океаном,

и самым раскаленным из сердец.

1951

Илье Эренбургу в Буэнос-Айресе Пер. С. Гончаренко

Увидеться нам — это значит

опять нас увидеть вдвоем

в Мадриде, горячем от зноя,

в Мадриде, горящем от боя…

Быль перерастает в былое,

но не порастает быльем.

Увидеть тебя — это значит

опять нам изведать с тобой

всю ту незабытую радость

и ту незабвенную боль.

Пришел — и уже «до свиданья».

Но разве прервется свиданье,

когда ты уйдешь? Потому

увидеться нам — это значит

опять нас увидеть вдвоем

в Мадриде, горящем от боя…

Быль перерастает в былое,

но не порастает быльем.