Война Катрин - [60]

Я фотографировала, не задаваясь вопросами, кадры будто ждали меня, не оставляя выбора, я должна была только снимать. Кто-то протянул мне бутылку пива, я выпила ее залпом. Хмельная горечь, покалывание, холодок вернули вдруг ощущение жизни: я жива, я в Париже, иду куда глаза глядят. Я в Париже. Его освободили. Город свободен. Наконец-то я могу бежать домой, к маме с папой. Я стала искать на домах табличку с названием улицы, заорала дядьке, который подхватил меня и закружил в вальсе:

– Улица Бретань! Мне нужна улица Бретань! Это далеко отсюда?

В конце концов добиваюсь ответа. Автобусов нет, в городе вообще не ходит транспорт, мне придется идти пешком. Я сейчас в XIII округе на Порт-д’Итали. Мужчина ткнул пальцем: «Вон в ту сторону!» – и наконец отпустил меня, а сам тут же обнял за талию другую подвернувшуюся девушку, более расположенную кружиться в бешеном танце, в котором кружится весь город.

Я пришла в себя, поняла, куда идти. Прибавила шагу, побежала быстрей, иногда вместе с пляшущей толпой, иногда против ее движения. Отталкивала плечом или вырывалась, если кто-то хватал и целовал меня. Толпа расступилась, пропуская колонну джипов с американцами. На автомобилях развеваются флаги, солдаты сидят с бутылками коки и пива, весело поглядывают на хорошеньких женщин, которые их приветствуют.

Я смотрю на едущие джипы, и вдруг мне приходит в голову мысль: на джипе я гораздо быстрее доберусь до своего квартала. Недолго думая, я выскакиваю на мостовую и машу руками перед медленно ползущим через толпу автомобилем. Стою перед ним, мешаю проехать, и он останавливается. Солдаты охотно подтягивают меня за руки. И вот я среди незнакомых мужчин, смеющихся, слегка под хмельком, они качают меня, как героиню. Я не возражаю, я готова потерпеть, лишь бы поскорее оказаться дома. На меня не действует счастливое безумие, которому, похоже, поддался весь город.

Стоя в джипе, я снова фотографирую. Теперь я вижу толпу и улицы с другого ракурса – сверху – и выхватываю неожиданные сцены. Вот возле дверей стоит женщина, руки опущены, она плачет, а вокруг все смеются, обнимаются, целуются. А она смотрит и плачет. А вот парочка, сразу видно, их случайно прибило друг к другу, и они стали жадно целоваться, он со смехом сжимает рукой ее грудь, она гладит его по волосам, они прижались друг к другу, забылись на миг и разошлись в разные стороны. Еще одна сценка: маленькая девочка прыгает себе, играет в классики, ей нет никакого дела до того, что творится вокруг. Забросила слишком далеко битку и замерла на секунду, прежде чем отправиться ее искать. С высоты джипа я наблюдаю за кипением жизни, я свидетель, застигший мгновение, когда всех захлестнула волна чувств, когда каждый живет на самой высокой ноте. А я участвую, глядя в видоискатель. Американские солдаты смеются, глядя, как ловко я щелкаю, просят сфотографировать их тоже. Я в замешательстве, мой страх перед портретами до конца не прошел, но я быстро нахожу хитрый выход. Говорю, пусть сделают пирамиду, как акробаты, и я сфотографирую всех их вместе на этом джипе, медленно ползущем среди толпы парижан, которые приветствуют американцев как спасителей. Неповторимое мгновение!

Вот Марианна[30] сигналит рукой. Площадь Республики. Делаю знак солдатам: мне пора, я схожу. Джип остановился, два солдата подхватили меня, покачали и бросили в объятия третьего, который соскочил на тротуар. Солдат срывает поцелуй, сует мне плитку шоколада, влезает с помощью товарищей обратно в джип и кричит мне:

– Goodluck, baby![31]

Я с трудом пробираюсь по площади, забитой народом, и не могу сообразить, по какой улице мне идти, чтобы добраться домой. Спрашиваю одного, другого, но моего вопроса не слышат и только хотят увлечь в общий безумный хоровод. Я стараюсь выбраться из толпы, двигаюсь против течения, и наконец мне попадается женщина, которая толково отвечает. Она говорит со мной ласково, даже с нежностью:

– Идите прямо, вы на улице Тампль, ваша будет четвертая налево, удачи вам, деточка!

Все прямо… Десять минут, и я буду на своей улице. Десять минут, и я уже буду дома. Десять минут, и я буду все знать. Все прямо… Похоже, мне всегда нужно идти только прямо, а меня до сегодняшнего дня водило кругами. Я больше ничего не слышу, не чувствую, не думаю, я иду прямо по улице Тампль. Она запружена народом. Народ танцует и смеется. Улица Бретань. Я уже близко, ускоряю шаг, спешу к дому номер 46. Бегом поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж.

31

Дверь нашей квартиры приоткрыта. Я толкнула ее, уже зная, что там никого нет. Приоткрытая дверь ведет в пустой дом. Дверь широко распахнулась, и… ужас! – наша столовая разгромлена, обломки мебели, обрывки одежды. Я двинулась дальше, обходя обломки, которые валялись на полу. Заглянула в родительскую спальню – та же картина. Жуть.

Я обошла комнаты, отыскивая в хаосе знак, какую-то нашу вещь. И нашла. Мамину блузку. Красную. Нарядную. Папа называл ее «красный мак», и мама улыбалась, потому что маки были ее самые любимые цветы. Я спохватилась: я подумала о маме в прошедшем времени. Мне сделалось до того жутко, что я опрометью бросилась вон из квартиры, скатилась вниз по лестнице, ни разу не оглянувшись, и побежала по улице, спасаясь от того, что меня уже догоняло, но от чего я всеми силами хотела убежать.