Война Алой и Белой розы - [38]
— Мсье? — И он протянул Филиппу руку.
— Глубоко признателен, мсье, за помощь. Мне явно повезло, — медленно и внятно проговорил Филипп, вплотную приближаясь к лошади.
— Иногда бывает рискованно ходить по ночным улицам в одиночку, — заметил незнакомец. Голос, показалось Филиппу, звучал спокойно, в высшей степени властно, на рукаве плаща из плотного бархата мелькнула золотая нить. Но лицо оставалось в тени, хотя на себе Филипп чувствовал острый, пристальный взгляд.
— Вояки, — не вполне к месту рассмеялся Филипп. — Да только не на войне. И, судя по моему опыту, ни мозгов, ни смелости. Да я таких у себя в отряде и минуты бы лишней не продержал — они же ничего не умеют.
— Да, вид у них как у безработных, — с улыбкой согласился незнакомец. — Да, вам повезло. Обыкновенный карманник, знающий своё дело, быстро бы разобрался с вами с помощью удавки или ножа.
Он замолчал, Филипп снова ощутил на себе испытующий взгляд. Луна светила ярче. Неожиданно человек в бархатном плаще спокойно произнёс на безупречном английском:
— Далеко вы оторвались от дома, сэр. Боюсь, вы и ваши друзья не слишком-то тёплый приём встретили в Брюгге.
Застигнутый врасплох, Филипп всё же возразил:
— Ну почему же, мсье: сеньор Де Ла Грютис был весьма великодушен.
— А, да, верно, вспоминается, мне говорили, что он оказал гостеприимство принцу Йорку и его брату. — Незнакомец слегка приподнял брови в знак того, что имя губернатора Голландии ему известно. — Но мне кажется, тут не в том дело, что за них просил герцог Бургундский; просто они старые друзья.
— Если это и так, хорошо, что дружба и в наши времена всё ещё ценится, — ровно произнёс Филипп. — Естественно, герцог Бургундский, всячески стараясь наладить отношения с графом Уорвиком, не хотел, чтобы его заподозрили, будто он действует в интересах братьев своей жены.
— Да, мы живём в весьма практичном мире. — Тон незнакомца был слегка насмешлив, но смотрел он на Филиппа в высшей степени сочувственно. — Ну что ж, сэр, будем надеяться, что положение и ваше, и ваших соотечественников скоро станет лучше. Обстоятельства меняются, и я не удивлюсь, если вскоре буду иметь удовольствие видеть вас в Лилле[70] наслаждающимся всеми привилегиями герцогского гостя.
Филипп вежливо поклонился. По щеке у него сбегала тонкая струйка крови, он вытер лицо, с неудовольствием обнаружив, что руки его до сих пор дрожат. Внезапно незнакомец снова заговорил:
— Хочу повторить, однако: не стоит в такое время ходить в одиночку. Вы далеко живете?
— Нет, совсем рядом, благодарю вас.
— Всё же я пошлю с вами человека, а то, не дай Бог, ещё что приключится. — И, не обращая внимания на протестующий жест Филиппа, незнакомец нагнулся и протянул ему руку. Этот мсье сидел в седле, как молодой человек, хотя на висках его уже начала пробиваться седина, а вокруг рта залегли глубокие складки.
— Меня зовут Эрар Де Брези; не откажите в любезности передать королю Эдуарду мои наилучшие пожелания и скажите, что вскоре я буду иметь честь принять его у себя. Сожалею, что не сделал этого раньше, но я вернулся из Тура[71] только сегодня, а завтра должен буду на некоторое время уехать на север. Не сомневаюсь, что мы ещё увидимся, а пока примите пожелания всяческих успехов в ваших делах. — Де Брези пришпорил коня. Его сопровождающие вернулись после неудачной погони и поехали вслед за ним. Голубые и золотистые ленты богатой конской попоны развевались на холодном ветру.
В задумчивости Филипп возвращался к себе на постоялый двор под чопорным названием «Граф Фландрский». И только у самой вывески, изрядно облезшей, отпустил со словами благодарности провожатого, испытывая немалое смущение оттого, что нечего ему дать. Впрочем, слуга отнёсся к этому совершенно равнодушно. Он был фламандец и по-французски разговаривал с трудом, хотя Де Брези обращался к нему именно на этом языке. Когда Филипп вошёл в дом, на первом этаже было людно, шумно и накурено. Довольный, что ему удалось проскользнуть незамеченным, Филипп поднялся по узкой лестнице на верхний этаж, где он жил с Перси и ещё полудюжиной рыцарей из свиты герцога Глостера. Разместились они в маленькой комнатке, спать приходилось голова к голове, а оруженосцы жались вдоль стен. Филиппу было неловко беспокоить всех своим поздним приходом. Но когда он открыл дверь, в комнате оказался один Перси. Он прихлёбывал кисловатое пиво и мрачно смотрел на догорающие угли в камине. При виде Филиппа глаза у него округлились.
— Бог ты мой, ничего себе!
— От царапины не умирают, Роб, — раздражённо сказал Филипп, расстегнул пояс, снял меч и швырнул его на подоконник.
Не обращая внимания на протесты Филиппа, Перси придвинул единственный в комнате сундук поближе к огню, снял с себя кожаную куртку и бросил её на крышку. Получилось что-то вроде ложа. С неудовольствием понимая, что привлекает к себе слишком много внимания, Филипп опустился на самодельную подушку, налил себе стакан пива и залпом выпил его. Тем временем Перси, явно сгорая от любопытства, устраивался напротив. Он с облегчением выслушал отчёт о ночных происшествиях своего товарища и не преминул напомнить, что в темноте одному лучше на улицу не выходить. При упоминании Эрара Де Брези у него высоко поднялись брови.
