Vox Humana - [9]

Ринальди славно завершен.

В обличьи стен – еще простое:

Петровский росчерк, прям и смел.

И колокольня высотою –

О, в тысячу парфянских стрел!

Но не об этом встанет песня

Костром в лирической игре:

Не о соборе, всех чудесней.

Не о Трезини и Петре…

Высок и прост мой символ веры:

Я сквозь листвы живую сеть,

Вон с той скамьи, на дом твой серый

Могу рассеянно смотреть.

II. «Никогда мне Тебя не найти…»

Никогда мне Тебя не найти,

Мне не встретить Тебя никогда –

Так запутаны в мире пути,

Так трудны и шумны города.

И, чтоб я отыскала Твой дом,

Как жемчужину в горста сестер,

Стал высоким моим маяком

Князь-Владимирский белый собор.

В сером доме, где, в шесть этажей,

Под лепною ромашкой бетон,

Я не знаю заветных дверей,

Не узнаю окна меж окон.

И ворота – двойной лепесток –

Раскрываются, тихо звеня…

Каждый тонкий, литой завиток

Мне дороже, чем юность моя.

Припадаю, в трамвае, к стеклу

Жаром сухо очерченных губ:

Ты живешь на чудесном углу,

Против дома, где жил Сологуб.

1930

«Город воздуха, город туманов…»

Город воздуха, город туманов,

Тонких шпилей, протяжных сирен, –

Никогда я бродить не устану

Вдоль гранитных приземистых стен.

Хороша, как походка красавиц

И как первая в жизни любовь,

Многих Нев многоводная завязь,

С синевою, как царская кровь.

Если дальше дышать не смогу я,

Как я знаю, что примете вы,

Полновесные, темные струи,

Венценосные воды Невы.

1931

«… И ты, между крыльев заката…»

… И ты, между крыльев заката,

Как луч в петербургской листве,

Проходишь под аркой Сената

К широкой, спокойной Неве.

Мой город… он – голос и тело,

Сквозь зданий облупленный мел.

Он голубем сизым и белым

На финские топи слетел;

Он вырос из грубого хора

Московской, тугой суеты –

Мой голос, мой голубь, мой город,

Родной и высокий, как ты.

1929

НА ОХТЕНСКОМ МОСТУ

Чешуйчатые башни

На Охтенском мосту,

Где лед скользящей пашней

Развернут на версту.

Фонарь, ведро олифы –

Расплесканный уют…

В двух горенках – два скифа –

Привратники живут.

Они сметают мусор

В железные совки –

Окурки, шпильки, бусы

И драные кульки.

А в полдень – входят важно,

У ветра на счету,

В чешуйчатые башни

На Охтенском мосту.

1933

МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК

В гранитном, северном цветке

Осколок мрачного преданья –

На зыбком, медленном песке

Безумьем созданное зданье.

Оно у кованых перил

Коробкой смятою застыло. –

Не правда ль, Павел, ты любил

Свою кирпичную могилу?

Как пешеходы вдоль реки,

Сквозь жизнь ты шел, из зала в зало…

И в черных рамах глубоки

Окон белесые провалы.

На киноварь стены крутой

Лег иней сединою мудрой:

Так падал некогда сухой

На запах крови запах пудры.

И, смутный раздвигая сон,

Под букв литою позолотой,

Стальные челюсти времен –

Еще смыкаются ворота…

Истошный окрик стих и слег.

И, меж деревьев, над водою,

Едва приметный огонек

Горит зеленою звездою.

И вдоль дорических колонн —

Их ровно десять вывел Бренна, –

Другие дни берут разгон:

И с каждым солнцем неизменно

(Курносый пасынок судьбы,

Сухим смешком своим залейся!)

- Горячий хлеб и новый быт

Несут с собой красноармейцы.

1928

АДМИРАЛТЕЙСТВО

1. «Вянет солнца нежная солома…»

Вянет солнца нежная солома,

И, разрозненный, струится луг

Мимо львов Лобановского дома,

В золотой адмиралтейский круг…

Мне своих не переставить ларов:

Будет сниться чуть взгляну назад –

В рыхлый камень пеленал Захаров

Этот узкий, длительный фасад.

Только б так, по скату лет суровых,

Всё идти, но с молнией в руке –

И лепную прелесть дней петровых

Не доверить ломаной строке.

1928

2. «В ромашках свод, тенист и узок…»

В ромашках свод, тенист и узок.

Я солнце видеть не могу,

Где зданье пористой медузой

Распластано на берегу.

Немецких плотников услада,

Над запыленным гравием крыш,

В зеленых водорослях сада

Ты рейнским золотом горишь.

Каких героев приближенье

Твою пронижет чешую?

В гранитной чаше отраженье

Качает ветер, как ладью.

И время полною струею

Реки отягощает ход…

Обличье ложного покоя

Глаза, шаги сюда влечет:

И вновь вернее всех объятий

Перебивая память, тут

Лепными щупальцами схватит

Меня адмиралтейский спрут.

1933

АДМИРАЛТЕЙСТВО

Всеволоду Петрову

Маргаритками цветет Империя.

Желтым полем нежно выгнут свод.

Зданье – лебедь с выпуклыми перьями –

Славы первенец – парит… плывет…

Шкуркой – лисьей или горностаевой –

О, распластанное на ветру,

О, двухцветное, – крошись, истаивай,

В солнце врезанное ввечеру.

Ты – стройнее гениальной памяти –

Временем чуть выветренный кров.

Пористый ковчег – нельзя, слова не те

Отпечаток предадут петров…

Или, ревностной медузой выскользнув,

Ты – Неве песчаная коса? –

Здесь эпоха повернула циркуль свой,

Век простер лепные паруса.

Что ж, из имени петрова вставшее,

Вдруг стихами легшее в персты,

Маргариткой отцветай, ромашкою:

Мне гадать еще поможешь ты.

1933

ФЕЛЬТЕН

С глухой конюшни крик истошный,

Французский говор в свисте пург –

Екатерининский, роскошный,

Тяжеловесный Петербург.

Но, в полукругах ломких линий,

В крутых извивах – путь огня! –

Она, смотри, цела доныне,

Прямая линия твоя.

Дубы Петра сухой и четкий

Пленил навеки твой чугун;

Высокий строй твоей решетки –

Как пение гранитных струн…

Какой судьбой – никто не скажет

И меньше всех, быть может, ты –

Но всходят стены Эрмитажа,

Геометрически просты.

Колокола и окна – немы,

Но церковь – нет, я не могу:

Она лепною теоремой,

Голубкой стынет на снегу…

И пусть Невы разбита дельта