Vox Humana - [4]

Что ж, нам недаром о свободе

Певала с колыбели мать, –

И мы на улицу выходим

Парижским воздухом дышать.

Нам сладок час созревшей мести

За боль, отчаянье и плен….

И Сен-Жерменского предместья

Вам не поднять уже с колен.

Париж, Париж! За всё расплатой —

Москвы крылатая заря:

И вот мы мартовскую дату

Включаем в числа Октября.

1927

2. «Мы поступь лет острее слышим…»

Мы поступь лет острее слышим,

Затем, что здесь, цельна, светла,

Нам буревая кровь Парижа

Сегодня к сердцу прилила.

Крыло свободы – знак нетленный –

Мы в наших буднях узнаем,

И вольный плеск далекой Сены

У нас под невским бьется льдом.

Дождей перебивая пряжу,

Шурша по скатам влажных крыш,

Нам ветер мартовский расскажет

О лучших днях твоих, Париж –

О днях тревоги и отваги,

Когда, гремя щитами стен,

Скрестили улицы, как шпаги,

Сент-Антуан и Сен-Жермен.

Когда стремглав в рассвет кровавый

В смятеньи падала земля.

И смерть всходила величаво

На Елисейские поля…

Париж. Простое начертанье,

И, славой щедро окроплен,

Он нам раскрыт в живом преданья

И в складках Ленинских знамен.

1927

3. «Париж, высоким пламенем свободы…»

Париж, высоким пламенем свободы

Был озарен последний вечер твой.

Плеснулась кровь твоя, сквозь дни и годы,

Знаменами над вздыбленной Москвой.

Зерно тревог, сквозь все сады Версаля

Ты проросло для жатвы Октября.

Завод гудит – рекой огня и стали

Встает она, парижская заря.

Мы красной нитью связаны с тобою.

Твоих костров нам нежен перегар –

И ровным, бодрым током Волховстроя

Нам в тихой лампе вспыхнул твой пожар.

Париж, ты бился, рваный и голодный,

Людской волной о стены стройных войск —

И вот уже времен ремень приводный

Несет толпу, раскатанную в лоск…

Навстречу дням – нестройным, трудным стаям,

От пуль и бурь не заслонив лица,

Мы с каждым годом вдумчивей читаем

Простую повесть крови и свинца.

<1927>

СТИХИ О КИТАЕ (1927)

1. «Сын свободы, лучший между ними…»

Сын свободы, лучший между ними,

Он в сердцах как знамя укреплен:

Красной тушью выведено имя

На седом пергаменте времен.

По складам о нем читают дети,

Старшие поют о нем всегда –

В армии, шагающей в столетья,

И в кварталах нищего труда.

Но в стране, взрастившей Сунь-Ят-Сена,

Тот – другой – народом не забыт:

Желтой охрой вписана измена

В книгу славы, гнева и борьбы.

Ничего, что в памяти Востока

Гулко бьется нанкинский расстрел,

Что в Хайларе, у стены широкой,

Двадцать три их взято на прицел:

Плещет знамя, нарастают годы,

Лук беды – натянут невзначай…

И звенит, звенит в руках свободы

Драгоценной чашею Китай.

1927

2. 20 МИНУТ

Выходи на простор, на звенящий тревогою воздух,

И в шуршащих газетах заглавные строки читай —

И поет налету и качает вечерний наш роздых,

И горит над толпою крылатое имя – Китай.

Вот опять и опять льются в мартовский сумрак знакомый

По дрожащим антеннам те двадцать минут буревых —

И плывет без конца, мимо залитых светом райкомов,

Море красных платков по сплетенным бульварам Москвы.

Это – здесь. А у них – в этот миг нарастает другое:

Каждый камень Нанкина захлестнут смертельной игрой,

И, сквозь меткий обстрел, человеческим мутным прибоем

Бьется гневное море о борт канонерки чужой.

Всё запомнится навек, всё скажется в жатве богатой:

Мерный стук телеграфа. Колеса, дробящие путь…

И под кожаной курткой, в кривых переулках Арбата,

Нам английский свинец обжигает упорную грудь.

1927

3. НЕ КРЕПОК ЛИ ЧАЙ?

Утром за завтраком, «Таймс» свой листая,

Худо вам в Лондоне, мистер Олл Райт, –

Из опрокинутой чаши Китая

Пить на крови настоявшийся чай.

Худо ль на древнем китайском фарфоре –

Стерпит и это чужая земля –

Маркой поставить корону над морем,

С надписью «боже, спаси короля».

Но неуклонно, за пулями следом,

Смело, под шелест кровавых знамен,

Входит крылатая джонка победы

В освобожденные воды времен.

В воздухе, звонком как клич Гоминдана,

Славою вычерчен вольный Шанхай. –

Рано губами причмокивать рьяно:

Эй, джентльмены, не крепок ли чай?

1927

ПЕРВОЕ МАЯ

Уже нам трудно заучить

Узоры льда и ветер снежный –

И солнца ломкие лучи

Теплеют медленно и нежно.

И тяжело струится пыль

На камни выветренной славы.

Адмиралтейский тусклый шпиль…

Веками стертые заставы…

Дымок над бледною Невой

В ее гранитной колыбели…

Таким он врезан, город мой,

В день догорающий апреля.

Но вот – тихонько ночь легла,

Чтоб утром вывести иное:

Москвы литые купола

Над северною стороною.

И вот уже другой напев

Качает наш невольный роздых —

И бьется знамя, осмелев,

И звонок первомайский воздух.

Ступай на улицу: она

Шуршит расцвеченной сарпинкой,

Когда страны твоей весна

В малиновой идет косынке.

Широк свободы красный звон,

Заря времен звездою всходит –

И Кремль всемирный отражен

В одном – всемирном – половодьи.

1927

СТИХИ О КРОНШТАДТЕ

Здесь слава якорем крутым

Лежит на свернутых канатах,

И тяжек синеватый дым

В волнах простертого Кронштадта.

И стклянок тонкий, мерный звон

В глухую ночь над фортом пролит,

Где каждый камень закреплен

Пластом бодрящей, влажной соли.

Маяк, спокойный на ветру,

Вода и воздух, мол широкий…

Здоровьем просмоленный труд:

Страна в движеньи, в планах, в доке.

Переплеснулась чайкой весть –

И Кремль выводит командиров,

И красный вымпел поднят здесь

Над плоской палубою мира.

Всё крепнет кормчая рука,

Десятый рейс упорно начат. –

Свобода, врезана в века

Твоя негнущаяся мачта!