Vox Humana - [2]

Вот какою стала ты, Россия:

Самой крепкой, стройной и простой.

Оглянись на путь большой и странный

Ни одной не выпавший стране:

К воле плыл он, первенец желанный,

Стенька Разин в расписном челне.

И еще не отзвенело слово

И не стихла волжская вода,

Как мужицкой славе Пугачева

Поклонились в пояс города.

А недавний, разве он – не сын твой,

Тот, кто встал над омутом Москвы,

Кто тебе кровавую косынку

Повязал вкруг буйной головы.

Так греми же праведной Европе

Комсомольским хохотом в лицо:

Слишком трудно стаей ржавых копий

Пошатнуть кремлевское крыльцо.

1924

МОЯ СТРАНА

Что мне посох, если насмерть ранен

Бредом я, и песнь моя хмельна:

Ведь кругом от грани и до грани –

Алым маком зацвела страна.

Широки поля твои, Россия,

Колокольни тонкие остры —

И горят, горят в глаза сухие

Неуемным пламенем костры.

Ах, зови, звени, пылай – доколе

Не придет орда сыновних рук

Медный голос этих колоколен

Перелить в густой машинный стук?

И пока любовь моя, скитаясь,

Горько чует верную тропу –

Стой, тихонько на ветру качаясь,

Лучший колос в мировом снопу.

1924

СПАССКИЕ ЧАСЫ

Не глухое былье и не лобное место под теми,

Что когда-то певали – и божий нам славили страх.

Слушай, стоило жить, чтоб узнать наше бурное время,

Наше острое время на старых кремлевских часах.

Здесь у царских саней, надрываясь, скрипели полозья

И на башенный голос послушно вставала заря.

Но проходят года – и тяжелые зреют колосья

Сквозь суровые зимы, и весны, и дни Октября.

А Европа в петле, а Америка – в пытке, и гулко

По издерганным нервам ударил Московский набат. —

Да, желанною целью – за сетью кривых переулков –

Пилигримом свободы когда-нибудь станет Арбат.

Пять лучей не сочтем, как нагнется над миром комета,

Заметая обломки в костер, а часы на Кремле

Широко пропоют в наступившее красное лето

Колокольною песней торжественный полдень земле.

1924

«Неровный ветер, смутный свет…»

Неровный ветер, смутный свет,

Знамен внезапное веселье –

И стойкий город на Неве

Качнулся красной колыбелью.

Тогда невиданной зарей

Над золотыми куполами, –

Москва, в тяжелый полдень твой

Вошло ликующее пламя.

И над тревогою Кремля,

Над мертвым сном Замоскворечья,

В просторы, в просеки, в поля

Мелькнул и канул вольный кречет.

Нам мнилось, пули счет сведут —

И пулями была расплата.

Горсть неприкрашенных минут

Рвалась столетьем циферблата…

…………………………………………..

Не голосом печальных книг

Расторгнутые трогать цепи:

Мы соты – солнечные дни –

На творческом досуге лепим.

Но поступь – тверже, глаз – острей,

И, за вожатыми словами,

Ступени медных Октябрей

Хранит размашистая память.

И город, пестовавший весть,

Еще хранит следы глухие,

Как билась судорожно здесь

В капкане времени Россия.

1925

НАБАТ

Не раскольница в огненном стонет плену –

Красный ветер качает большую страну;

Красный ветер метет озаренную пыль, –

В самых дальних степях полыхает ковыль.

Нам дремучей любви не дано превозмочь,

Любо кинуться вместе в мохнатую ночь –

И летим, наклоняясь в скрипящем седле,

По изодранной, пламенной, гулкой земле.

Я не знаю, зачем, и не знаю, куда, —

Только слово «товарищ» мне хлеб и вода,

Только зарево пляшущим дразнит кольцом,

Только дым пеленает и нежит лицо.

Много верных встает в опаленной траве,

Но не каждый знамена крепил на Москве,

И не каждому выпал обугленный клад –

Слышать ленинский клич сквозь московский набат.

1925

ДАТА

Еще мы помним четкий взмах руки,

Вожатый голос с пламенной трибуны….

Вот почему заводские гудки –

В мохнатой мгле натянутые струны.

Еще горят заветные слова,

Как и при жизни лучшие горели,

Но леденеет медленно Нева

В своей большой гранитной колыбели:

Но мерной дробью не стучит станок,

И темногрудые котлы не дышат:

Так самый первый, самый горький срок,

На пленном Западе острее слышен.

И дата смерти, как тугая нить,

Связует страны с неостывшим делом:

Нам бьют в глаза московские огни,

Нам красный флаг захлестывает тело.

1925

РАБФАКОВЦАМ

1. «Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь…»

Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь,

Оттого ты сумел перелистывать плотные книги,

Что когда-то ходил города, словно ягоды, брать,

Что когда-то усталость в подхваченном плавилась крике.

Ты качался в седле, измеряя винтовкой страну,

Знаешь запах земли и смертельную речь пулемета,

А из жизни запомнил веселую повесть одну:

Как малиновый флаг был иглою рабочею сметан.

Ты стрелой отозвался на бурный Кремлевский набат,

Ты широкою памятью предан железным страницам. –

Если сорваны нити с гудящего вестью столба,

Эту весть разнесут красногрудые легкие птицы.

Будем только вперед неуклонно и просто смотреть:

Нарастают, звенят напоенные славою годы,

И тускнеет, дрожа, колокольная в воздухе медь,

И стальное весло рассекает зацветшую воду.

1925

ВТОРАЯ МОСКВА

Ах, тебя ль обратною дорогой

И путем окольным обойду! –

Всё растет привычная тревога

В колокольном, каменном саду.

Череде далеких новолуний

Слышен плеск уже окрепших крыл. –

Старый город, ты ли накануне

Башнями о боге говорил;

Во хмелю, блаженный и увечный,

Припадал к соборному кресту,

Золотым своим Замоскворечьем

В синюю тянулся пустоту,

Царской плетью хлестанный до крови,

Лишь веригами звенел в пыли

А теперь ты – в памяти и слове —

Красный угол дрогнувшей земли.

1925

«МОСКВА КАБАЦКАЯ»

Звон колокольный, звон неровный

Над затуманенной Москвой