Вот брат твой!.. - [35]
Свои, успокоился Денисов. Никак Федотыч опять завернул?
Это было самым вероятным, потому что жена прийти не могла, если только чего не случилось. Обеспокоенный таким предположением, Денисов вышел из-за сарая на дорожку и обомлел: к калитке, косолапо загребая лапами и мотая влево-вправо головой, приближался медведь. Тощий, с взъерошенной шерстью, он выглядел так, будто его долго и нещадно гоняли.
Шатун, пронеслось в голове у Денисова, и он уже хотел бежать в дом за ружьем, но радостное Найдино завывание, с каким она крутилась возле калитки, заставило Денисова всплеснуть руками.
Батюшки светы! Белун!
Да, это был он, но слишком непривычный для глаз в своей худобе и взъерошенности, а главное, сильно выросший, чтобы сразу признать его.
Растерянный Денисов не знал, что делать, то ли открыть калитку и впустить Белуна, то ли сначала принести какое угощение. Пока он с дурацким видом топтался на месте, Найда и Белун сами подсказали ему, что надо сделать сразу, а что оставить на потом. Просунув в щели калитки носы, они обнюхивались и облизывались, ворча при этом каждый на свой лад.
Ах ты, господи! Да открывай, балда, потом угощать будешь!
Но Белун не вдруг-то вошел во двор. Видно, за время спячки образ человека потускнел в его памяти, и он некоторое время настороженно разглядывал Денисова, словно бы силился припомнить его. Потом все же подошел и стал обнюхивать. И наконец потерся головой о колени Денисова.
— Ну пойдем, пойдем! — говорил тот, почесывая Белуна за ушами. — Отощал-то, страх смотреть! То-то я и не признал тебя. Ей-богу, подумал: шатун! Ну ничего, ничего, сейчас накормим, все в аккурат сделаем!
Однако кормить-то было нечем. То есть все было, но все требовалось приготовить, и Денисов, чтобы Белун не мыкался в ожидании, угостил его для начала медом. Принес целую миску и поставил возле крыльца.
— На-ка, замори червячка, а я пока чего придумаю.
Белун, улегшись, обхватил миску передними лапами и стал с жадностью лизать мед, а Найда, не находя себе занятия, крутилась вокруг и не переставала подвывать от возбуждения.
Через час, накормив всех, Денисов по старой памяти привязал Белуна и Найду под березой и без помех досмолил лодку. Потом ушел в дом отдохнуть и заодно подумать над тем, как устраивать жизнь дальше.
Приход Белуна был для Денисова полнейшей неожиданностью. Он и представить не мог такого. Думал, что, проспав столько месяцев, медведь и не вспомнит о прежней жизни, а начнет новую, лесную, какая назначена ему от природы, а он — вон он, явился, не запылился. И как только дорогу нашел? Ни разу ведь не ходил по этой дороге, а все равно пришел, умник косолапый.
Впрочем, это удивление было недолгим. Вспомнив, как две недели назад ходил к берлоге, Денисов подумал, что сам же и показал Белуну дорогу — наследил будь здоров. Мало того что лыжню оставил, так и валялся, что кабан, на снегу-то, небось все вокруг овчиной пропахло. По таким следам не то что медведь — кто хочешь на кордон вышел бы.
Но какая разница, как пришел Белун? Главное, что пришел, и это могло во многом изменить всю жизнь на кордоне. Теперь только и знай, что гляди, как бы не учинил чего, думал Денисов. Вон он какой здоровущий стал, не уследишь — такого наколбасит, за голову схватишься. И назад не выпроводишь, жалко. Придется опять на цепь сажать. Сам виноват, не захотел в лесу жить, пускай теперь не обижается.
Расписывать чужую жизнь легко, да только мало кто живет по такому расписанию — цепь пришлась Белуну не по вкусу. Ночь он еще просидел на ней, а утром стал недовольно рявкать и рваться, чем вызвал неудовольствие Найды, которая без всякого снисхождения облаяла медведя. Белун на некоторое время притих, а потом снова начал взад-вперед расхаживать под березой, греметь цепью и рявкать. Денисов успокаивал его, задабривал медом, но это действовало лишь на время. Белун съедал мед и опять принимался за свое, так что у Денисова наконец лопнуло всякое терпение.
Чего с ним возиться? Спустить, да и баста, пускай чем хочет, тем и занимается. А начнет разбойничать, ей-богу, ремня хорошего отведает.
Но Белун и не думал бедокурить. Ему хотелось одного — воли, и, когда Денисов отвязал его, медведь, походив туда-сюда по двору, направился к калитке. Толкнул ее лбом, но калитка была заперта, и тогда Белун так рванул ее лапой, что одна из досок с треском сломалась.
— Я вот тебе поломаю! — рассердился Денисов. — В лес хочешь? Так бы и сказал, а ломать нечего. Ишь разломался!
Он открыл калитку и выпустил Белуна, но едва тот оказался вне дома, как Найда подняла такой лай, что хоть затыкай уши.
— Ты-то что? — удивился Денисов. — Пускай идет, он медведь, его место в лесу. А твое возле дома, вот и сиди и не гавкай.
Обычно Найда понимала хозяина с одного слова, но тут ее как прорвало, и она продолжала лаять-заливаться.
Что ты будешь делать, думал Денисов. Придется отвязать, а то ведь глотку надсадит.
— Иди, леший с тобой! — сказал он, отстегивая цепь, и Найда стремглав выскочила за калитку и припустилась за Белуном, который уже подходил к лесу. Догнав медведя, Найда запрыгала вокруг него, и через минуту оба они скрылись в лесу.
