Вот брат твой!.. - [37]

Глава 12 Пропал среди бела дня

Разлив, как и ожидалось, был большим, и Денисову пришлось целыми днями мотаться на своей лодке, чтобы поспеть туда, где требовалась помощь. В ней нуждались многие, но не всем можно было помочь. Лисы и барсуки, даже застигнутые водой, не давались в руки, с остервенением кусались, когда Денисов пробовал вылавливать их, и он спас лишь нескольких, совсем обессилевших и потому не так огрызавшихся.

Легче было с зайцами. Догоняя их, Денисов хватал зверьков за уши и втаскивал в лодку, где они сидели смирно, не рискуя выпрыгнуть за борт. Как заправский дед Мазай, Денисов раз за разом отвозил косых на сухой берег и там выпускал их. Даже не отряхнувшись, зайцы давали такого стрекача, что Денисов только смеялся, глядя им вслед.

За две недели, что держался разлив, Денисов в кровь сбил руки шестом, однако не позволил себе никакого перерыва, тем более что половодье заперло дома Белуна и Найду, которые сидели на кордоне, как в крепости, полностью избавив Денисова от присмотра за ними.

Но скоро вода пошла на убыль, и наконец-то настало время исполнить данное Федотычу слово сходить к нему в гости. Хотелось повидаться, поговорить с живым человеком, а кроме всего рассказать про Белуна, удивить видавшего виды охотника медвежьим поступком. И как только подсохло, Денисов собрался.

Идти в гости с пустыми руками — такое у добрых людей не водится, но чем можно было одарить Федотыча за все его заботы? Ничего подходящего, кроме меда, у Денисова не было, и он, нацедив двухлитровый бидон и присовокупив к нему узелок с кедровыми орешками, подумал: чем плох подарок? Федотыч-то небось мед покупает, а тут, пожалуйста, — целый бидон. На все лето хватит, а там и свежим попотчуем.

Чтобы не тащиться двадцать километров одному, Денисов решил взять с собой Найду. И в дороге не так скучно будет, да и с Разгоном повидается. Прошлый-то раз у них не больно складно получилось, может, теперь снюхаются.

Но даже в таком простом деле, как сходить в гости, Денисов не мог обойтись без оглядки, поскольку возникал вопрос — а как быть с Белуном? Здесь имелось три варианта: отпустить на все четыре стороны, взять с собой, оставить на кордоне. Но первый вариант уже изжил себя, потому что Денисов не хотел пользоваться удобным моментом, чтобы выставить Белуна из дома. Уйди медведь тогда, три недели назад, и все бы обошлось как нельзя лучше, но все перепутала Найда, и теперь Денисов не брался сказать, уйдет Белун или нет, если даже и выпустить его. Может и так получиться: уйдет, а через час вернется и таких дров наломает, что за голову схватишься. Наверняка доберется до козы или до мерина, и уж тут без крови не кончится. Брать с собой? Только этого и не хватало — в чужую деревню с медведем. Приведешь, а дальше что? Караулить, как бы не учудил чего? Оставалось третье — оставить Белуна дома, к чему Денисов в конце концов и склонился. Посидит денек один, не полиняет. Заодно и дом посторожит вместо Найды. Медведь во дворе — никто и не сунется.

— Ты особо-то не серчай, мы недолго, — утешал Денисов Белуна. — Ночку переночуем, а завтра к обеду заявимся. Поесть я тебе оставлю, лежи себе да подремывай.

Пока дело касалось разговоров, Белун вел себя смирно, но, как только Денисов и Найда вышли за калитку, медведь замычал и задергал цепь. Надо было поскорее уходить, чтобы не мозолить Белуну глаза и не раздражать его своим уходом, положившись в остальном на судьбу и на прочность цепи. Такую цепь не разорвал бы и взрослый медведь, а уж Белун и подавно — в этом Денисов был глубоко уверен. Подергает, поймет, что не по зубам, и успокоится…

Федотыч оказался дома и встретил Денисова с распростертыми объятиями. Но, увидев принесенные им подарки, рассердился. Ты что, сказал, думаешь, мы тут со старухой на черном хлебе сидим? Пришел, и слава богу, а он еще и бидон приволок. Чтоб первый и последний раз, понял? Понял, ответил Денисов, нисколько не обижаясь на ворчание Федотыча.

Несмотря на то что он был у охотника всего второй раз, он чувствовал себя как в родном доме, куда словно бы вернулся после долгого отсутствия. В избе пахло свежеиспеченным хлебом и чистыми половиками, легонько поскрипывала под ногами рассохшаяся половица, на подоконниках зеленели герани. Простой, но прочный уют трогал душу, вселял в нее мир и спокойствие.

Появилась хозяйка, Аграфена Афанасьевна, невысокая, лет пятидесяти женщина, которую только Федотыч, да и то от большой любви, как давно понял Денисов, мог называть старухой. На самом же деле ничего от старухи в Аграфене Афанасьевне не было — чистое, без морщин лицо, собольи брови вразлет, густые русые волосы, в которых не было и признака седины. Не утратили молодого блеска и синие, строгие глаза Аграфены Афанасьевны.

— Ну здравствуй, здравствуй, — сказала она, протягивая Денисову крепкую белую руку. — Дождались наконец-то! Мой ведь все уши про тебя прожужжал, только и слышишь: Лексей да Лексей.

— Дак и што? — сказал Федотыч. — Чай, не ругаю, а хвалю. Стал быть, есть за што. У меня глаз меткий, сама знаешь.

— Меткий, меткий! — засмеялась Аграфена Афанасьевна. — Зови лучше гостя к столу, обедать станем. Как раз поспел, обед-то.