Восточнославянское язычество: религиоведческий анализ - [52]
Впрочем, воздержимся здесь от чересчур далеко идущих выводов, отметим лишь то, что сопоставление яйца с солнцем не выглядит наивным и имеет под собой основания. Подобная мифологическая связь хорошо объясняет бросающийся в глаза факт фигурирования яйца (как ритуального предмета) во многих весенних обрядовых действий у славян.
С солярной тематикой интересно попытаться соотнести и такой предмет обихода как печь. Как отмечал Н.И. Толстой «отчетливо прослеживается магическая связь: печь, жарить (на печи) → печь, припекать, жарить (о солнце), откуда впоследствии развивается представление о печи и печной утвари как символических заместителях солнца, жары и бездождья»[438]. «Восточнославянские свидетельства… отражают древнейшую магическую связь печь (*pekti) ^ засуха (полесск. спёка), которая прослеживается и в некоторых запретах, связанных с дождём, например в запрете печь хлеб на Благовещение, чтобы не вызвать засуху»[439]. По сообщению 1890 г. в Бессарабии фракийские болгары при засухе отламывали глину со всех очагов и печей в округе и бросали её в воду (реку, озеро); если же узнавали, что кто-нибудь клал новую печь до Юрьева дня, разрушали её, и лишь когда начинался дождь, клали её заново[440]. Печь также была связана с защитой от дождя и града. Например, в Полесье, чтобы остановить дождь, открывали печную трубу или же выбрасывали из дома на улицу какую-либо печную утварь. Схожие формы защиты от дождя или града встречаются и в южнославянских традициях, например у сербов, болгар и македонцев — для этого широко используется очажный треножник (который у южных славян обычно заменял печь)[441]. Видимо в генетическом родстве с этими способами защиты стоит обычай сжигать в печи те или иные травы, что зафиксировано не только для Полесья, но и для Словении и Польши[442].
То, что печь у славян (по меньшей мере, у восточных) играла некую магическую роль — несомненно. А.Н. Афанасьев приводит русский, украинский и белорусский примеры почтительного отношения к печи — при ней нельзя было ругаться («Для твоей речи не выносить печи!»)[443]. Схожие примеры относительно огня приводил С.В. Максимов[444]. А.Н. Афанасьев приводит также любопытные русскую («На печке сидел, кирпичам молился») и сербскую («Кто церкви не видел — и печи молится») пословицы[445]. Интересно и то, что в русских деревнях резные «коньки» украшали не только кровли домов, но употреблялись и внутри изб — возле печей[446].
Обрядовые действия, связанные с печью, могли быть специально приурочены к Юрьеву дню — например, кормили скот с печной заслонки, или, прежде чем скормить скоту хлеб, с ним три раза обходили вокруг печи[447].
Очень интересна связь печи, очага со свадьбами — как у славян, так и у других индоевропейских народов[448].
Существовала местами и определённая связь печи и плодовитости кур-несушек. По сообщению все того же А.Н. Афанасьева, в Курской губернии для того, чтобы куры несли больше яиц, бабы выгребали из печей золу и посыпали ею в курятниках или же курили на печном шестке смесь золы и хлебных отрубей, заставляя птиц «нюхать это курево»[449].
Скорее всего, число подобных примеров можно умножить, если обращать более пристальное внимание на подобного рода детали. Например, Н.И. Толстой, собравший довольно много материала на этот счёт, изучал преимущественно полесскую и сербскую этнокультурные области, на данных которых преимущественно и строится этот небольшой экскурс. Вполне вероятно, что немало такого рода материала можно найти и на исконно русских землях, что показывают хотя бы данные, приводимые А.Н. Афанасьевым.
Так или иначе, очевидно, что такие символы как печь и яйцо имели непосредственное отношение к реконструируемому в данной работе комплексу славянских мифологических представлений, базировавшихся вокруг солярного культа.
Итак, подводя итоги этой главы, следует ещё раз отметить наиболее значимые выводы, к которым мы пришли.
1) Наиболее распространённые на данный момент трактовки сущности бога Хорса, опирающиеся на его иранскую этимологию, нельзя признать удачными. Следует отказаться от практики строить гипотезы о месте и роли этого (и не только этого) божества, опираясь почти исключительно на этимологию. Следует искать другие методы для реконструкции образа бога Хорса.
2) Наиболее адекватным методом реконструкции образа бога Хорса мы считаем компаративный метод исследования, опирающийся на сопоставление данных нескольких родственных мифологических систем.
3) В результате проведённого исследования были выявлены определённые точки соприкосновения между целой группой различных культов и мифологических представлений, таких как культ близнецов, коня, солнца, месяца, волка, змеи, свадебной и погребальной обрядности, символики яйца, мотива слепоты и хромоты и т. д.
4) На основании полученных данных реконструируется древнерусский близнечный солярный культ. Хорс сопоставляется с Дажьбогом и эта пара божеств сравнивается с древнеиндийскими Ашвинами, представляющими собой наиболее яркий образец мифологических близнецов, связанных с солярным культом, из известных ныне индоевропейских мифологических систем.
