Восточная мудрость - [6]

«Мудрец ты, а молвишь пустое, о срам!

Начав с баснословных Джемшидовых дней,

Кого же ты знаешь из прежних царей,

Чье б царство до сих продолжалося пор?

Не стыдно ль тебе говорить этот вздор.

Нет вечности здесь. А коль знаешь, к чему ж

Пустые слова произносишь, о муж?»

Мудрец отвечал: «О, конечно, ты прав,

Ученый в суждениях должен быть здрав,

Просил я не вечности, но чтобы бог

Царю в начинаниях добрых помог.

Коль жизнь в благочестье он будет вести,

Коль будет итти по прямому пути,

Простясь с этим царством, он в царстве творца

Обрящет блаженную жизнь без конца.

Такую-то вечность в молитве своей

Считал я возможной, о друг, для царей».

Владыке благому пред смертию страх

Неведом: у господа он – падишах.

Кто войском владеет и многой казной,

И властью над миром, и славой земной,

Коль верой и правдою царствовал он,

Бессмертьем и славою будет почтен,

Но если насилье творит – помяни:

Борьбой омрачает он краткие дни!

Смотри: фараоны, наделав обид,

Чего удостоились? Лишь пирамид!

Халиф Аль-Мамун и невольница

Когда Аль-Мамун на халифский престол

Вступил, он рабыню себе приобрел.

Лицом – точно солнце, а телом она –

Как розовый куст. Весела и умна.

Окрашены красным ее ноготки –

Не кровью ль погибших от страстной тоски?

На солнечном лике, как радуга, бровь

Отшельникам даже внушала любовь.

Но радости мало Мамун с ней вкусил:

От ласк отбивалась из всех она сил.

Охваченный гневом, халиф разрубить

Решил ее жизни прелестную нить.

Сказала рабыня: «Отдай палачу,

Но ласк я твоих, о халиф, не хочу!»

Спросил Аль-Мамун: «Отвечай, почему

Влеченью противишься ты моему?»

Сказала рабыня: «Причина проста –

Зловонны твои, о властитель, уста.

Стрела или сабля мгновенно разят,

Меж тем как зловоние – медленный яд».

Со скорбию, гнева смиряя прилив,

Прослушал признанье рабыни халиф.

Всю ночь размышлял, не смыкая очей,

А утром совета спросил у врачей.

С учеными много имел он бесед,

От них получил он целебный совет

И принял лекарство. Как розовый куст,

Вдруг стало душистым дыхание уст.

И обнял рабыню счастливый халиф:

«Тот истинный друг мой, кто смел и правдив!»

Твой истинный друг, кто укажет в пути

Препятствия все и поможет пройти.

Тому, кто блуждает, «ты прямо идешь»

Сказавши, ты молвишь преступную ложь.

Коль наши пороки скрывают от нас,

Мы можем за доблести счесть их подчас.

Коль горечь больному пропишут врачи,

О сладости меда пред ним умолчи.

Сказал раз аптекарь: «Захочешь быть здрав –

Не бойся настойки ты горькой из трав».

Целебное зелье – советы Са’ди,

Кто хочет лекарства, к нему приходи,

Просеяв чрез несколько мудрости сит,

Поэзии медом затем подсластит.

Рассказ

Когда-то я слышал вот этот рассказ:

Разгневался царь на философа раз.

Должно быть, он правду сказал, не стерпев,

И вызвал владыки надменного гнев.

И вот повелел он, изгнав из дворца,

В узилище ввергнуть сего мудреца.

Приятель несчастному молвил тайком:

«Не нужно б тебе заикаться о том». –

«Исполнил я бога верховный приказ,

Тюрьмы не боюсь: просижу я в ней час».

Хоть тайно они разговор сей вели,

Но все же шпионы царю донесли.

Тиран усмехнулся: «Он спятил с ума,

Бессрочная дерзкому будет тюрьма!»

Об этом сказал заключенному паж,

Ответил: «Пойдешь и царю передашь,

Что грозный меня не пугает указ.

Вся жизнь человека не краткий ли час?

И царская милость ничуть не сладка,

И казнь не пугает меня, старика.

Ты грозный владыка с войсками, с казной,

А я угнетен нищетой и семьей,

Но быстро сотрется различья черта,

Лишь только под смертные внидем врата.

От жизни ничтожных услад уклонись,

Тиранство покинь и суда берегись.

Сбирали богатства и прежде тебя,

Насильем и алчностью страны губя.

Живи, чтоб тебя поминали добром,

Не так, чтоб тебя проклинали потом.

Ах, если неправо ты правишь страной,

Проклятье потомства навеки с тобой.

И как бы высоко властитель ни сел,

Смиренный обрящет в могиле удел».

Услышав такие слова, в тот же миг

Властитель велел ему вырвать язык.

Вновь подал мыслитель бестрепетно глас:

«И этот меня не пугает указ.

Что ж, буду немым. Приговор свой верши,

Ведь внемлет господь и глаголам души.

Ни бедность, ни пытка меня не страшат,

Коль вечных сподоблюсь по смерти услад».

Ах, если умрешь ты угодным судьбе,

Стенания плакальщиц – праздник тебе!

Борец и череп

Какой-то кулачный боец обнищал,

Ни завтрака он, ни обеда не знал;

Себя не сумев прокормить кулаком,

Он стал выколачивать деньги горбом;

Весь день, посылая проклятья судьбе,

Он землю и глину таскал на себе;

Порой разгорался в нем ярости пыл,

Порою сидел он тосклив и уныл,

Порою, при виде житейских услад,

Вода для него превращалася в яд,

Порой же рыдал: «Не житье, а беда!

Такого никто не знавал никогда!

Другим и барашек, и дичь, и пирог,

А мне не по средствам хотя бы чеснок.

Где ж правда? Ведь рвется проклятие с губ –

Я наг, а у кошки хороший тулуп.

Ах, если б во время работы моей

Да сжалился бог над недолею сей,

И в руки, которые тяжко болят,

Какой ни на есть, да попался бы клад,

Тогда бы потешил я сердце мое,

Забыл бы постылое это житье».

Однажды он землю прилежно копал

И череп истлевший в земле отыскал,

В земле пролежал он немало годов,

Распался почти и лишился зубов.

Вдруг подали голос пустые уста:

«Эй, парень, не так уж плоха нищета!

Ты видишь, во что превратился мой рот.