Восставшие из пепла - [90]

Пролетели три сладостных года, и, хотя оба они стремились уберечь свою связь от чужих глаз, все же нашлись люди, которые догадались об истинной причине большой набожности сеньоры Маргариты. Над ней стали подсмеиваться. И она, вкладывавшая в сердечные дела более разума, нежели чувств, решила с патером Гонорием порвать. Случай помог ей отделаться от него почти безболезненно.

Во время своего последнего похода в земли болгар Генрих заключил союз с каким-то Славом, властителем каких-то гор. И Маргариту-Изабеллу он обещал отдать ему в жены. К ней уже примчался императорский гонец, чтобы сообщить об этом. Жених хочет сразу же отпраздновать свадьбу, да и сам император на этом настаивает. Может быть, он спешил выполнить свой отцовский долг? Этот Слав по пути в Константинополь заехал взглянуть на будущую супругу. Высокий, широкоплечий, с дикой напористостью в обхождении, он сразу же очаровал сеньору Маргариту. Ему было около сорока, и выглядел он на свой возраст. Патер Гонорий — сморчок в сравнении с ним. И решение отделаться от него определилось окончательно. Если ей прикажут поехать в горы вместе с дочерью, то она поедет с радостью.

Но Генрих не взял сеньору Маргариту в свиту невесты, тогда она сделала все, чтобы отправить в горы патера Гонория, как исповедника юной Маргариты-Изабеллы…

Свадьба была шумная, подарки преподносили дорогие, наказы невесте давали серьезные: не забывать свою землю, помнить обычаи, беречь честь отца-императора… Это говорилось на людях, а что было сказано ей наедине, осталось для Слава тайной.

Брат императора Вистас провожал молодоженов до самых земель Слава. На его рыцарях бряцали железные доспехи, оружие, глаза их неотступно следовали за повозкой, в которой ехала красавица Изабелла.

Ей едва исполнилось пятнадцать, она смотрела на мир глазами мечтательного, взрослого ребенка. Рядом с нею ехал в седле Слав. Этот стройный мужчина явился точно из сказки, чтобы увезти ее за тридевять земель. В сущности, владения Слава были не так уж далеко, но она мысленно отодвигала их, чтобы сделать путешествие по-настоящему сказочным и романтичным.

А что было, когда ей сказали, что она просватана за какого-то дикого горца! Она чуть не бросилась с крепостной стены, долго и безутешно рыдала. Но, увидев этого горца, немедленно успокоилась. Он был намного старше ее, глаза его светились теплом и нежностью. Он взял ее белые длинные пальцы в свои огромные ладони и долго смотрел на нее. От его пристального взгляда она почувствовала себя неловко, потом краска залила лицо, наконец она растерянно, робко улыбнулась ему.

Он спросил, хочет ли она стать его женой? Говорил он медленно на ее родном языке. Видно, долго повторял эти слова, чтобы запомнить, и кажется, еще не был уверен в том, правильно ли их произнес.

Нет, перед ней стоял не дикий горец, о котором ей говорили, а настоящий принц из сказки. И она тут же в своем воображении наделила его всеми достоинствами, которыми должен обладать принц. Могла ли она ему отказать! Ведь он приехал ради нее из тридесятого царства! Сколько опасностей испытал он в пути, и всего лишь затем, чтобы спросить: согласна ли она стать его женой?

— Да, сеньор Слав…

Она увидела, как смущение исчезло из его глаз, как в них вспыхнули искорки радости.

Ей даже показалось, что он тоже ребенок, но еще больше, чем она…

Не проходило дня, чтобы патер Гонорий не молился за душу умершей Маргариты-Изабеллы. Смущало его лишь то, что ее мать часто заслоняла ему образ покойной, вставала перед его прикрытыми глазами такой, какой запомнил он ее при последней встрече — прекрасной и печальной.

— Мне больно, что ты меня оставляешь, — сказала она ему перед отъездом, — но кому я могу доверить свою единственную дочь? Заботься о ней и не забывай, что я постоянно думаю о вас обоих.

Патер Гонорий не знал, что она изгнала его из своего сердца. Маргарита оставалась для него единственной женщиной, которую он любил и которая, он верил, любила его.

После смерти Генриха патер Гонорий попытался восстановить свои связи с императорским двором. Дважды он обращался к Конону де Бетюну, но ответа не получил. В Царьграде было так много забот и хлопот — разве тут до писем какого-то патера! Там сейчас правила вдова нового злополучного императора Пьера де Куртене. Императрица Иоланта[172] не знала, сколько ей суждено править после смерти мужа, поэтому спешила выдать замуж своих некрасивых дочерей, пока рыцари спорили, кого же избрать императором. Агнесса, старшая из дочерей, была отдана за ахейского князя[173], сына Жоффруа де Виллардуэна; Мария, самая уродливая — за никейского императора Феодора Ласкариса, который недавно овдовел. После свадеб Иоланта могла спокойно ожидать избрания нового императора — она выполнила самую трудную свою материнскую обязанность.

У патера Гонория дела шли не так, как ему хотелось бы. Он давно понял, что его пребывание в горах бессмысленно. Вольдемар Замойски, второй представитель императора в землях Слава, тоже хорошо понимал это. Раньше без них не обходился ни один совет, а теперь о том, что происходило у деспота, они узнавали от своих слуг или от случайных людей. Но самым неприятным было то, что новые властители Константинополя забыли, кажется, о существовании Слава. А его неприступные горы еще пригодятся им для борьбы с Тырновским царством. В Тырново же, судя по всему, не дремлют. Новый царь Асень направил своих послов к деспоту, и тот принял их в верхней крепости. Это должно заинтересовать латинян…