Восставшие из пепла - [77]

— Вы должны умереть или сдаться!

— Мы сдадимся, если нам даруют жизнь и сопроводят до мадьярской границы. Смилуйся, государь!..

— Да будет так! — сказал Калоян.

И стали выходить из верхней крепости некогда горделивые рыцари. Бряцало тяжелое оружие, поверженное к ногам Калояна, росла подле него груда рыцарских мечей, словно дровосек складывал нарубленные колья, на пронзительно ярком шелке и бархате сверкало награбленное золото и серебро.

Болгарский царь сдержал свое слово. Затем он приказал Цузмену испытать на прочность стены Фессалоник. Они оказались не столь уж крепкими. Цузмен чуть было не взял город, но поползли слухи, что приближается маркиз Бонифаций Монферратский; Цузмен решил не рисковать и отошел от города. Однако в сердце Калояна все сильнее стучало: Фессалоники… Мои Фессалоники!..

10

Звон наковален не давал спокойно спать жителям Тырново. Ремесленники работали днем и ночью. Приводили в порядок старые камнеметы, строили новые. Гнули крюки для подвижных лестниц, для войска ковали новые арбалеты. Механизмы для натягивания тетивы делали более надежными, на их зубцы ставили хорошо закаленный металл. У Калояна не было времени ни на сон, ни на отдых. Лишь Фессалоники жили в его сердце. Подумывал он и о Константинополе, но идти на его покорение пока не решался. Опасался, может быть, потому, что в свое время познал лицемерие и вероломство этого города. И не мечей он страшился, а ромейского духа — тлетворного, развращающего. Пример тому Борил… Трусливый и коварный, злобный и продажный… Что с ним делать? Отправить его куда-нибудь подальше, как советует Иван Звездица, или оставить в Тырново — пусть, как и прежде, волочится за юбками? Во всяком случае Калоян никогда не возьмет его с собой в поход. После битвы под Адрианополем, когда тот, перетрусив, оставил Слава одного сражаться с двумя рыцарями и их оборонительными клиньями, Калоян еще больше запрезирал его. Таких улиток в их роду еще не было. Севаст Сергей Стрез, Слав — тоже родственники, но они совсем другие люди, верные и надежные, настоящие воины. А этот вечно шушукается с самыми подозрительными людьми, вечно ухмыляется как юродивый, плетет какой-то заговор…

Калоян надеялся, что последние его победы положат конец всяческим тайным намерениям его боляр и их недовольству. Кто дал им земли? Кто их обогатил? Каждый день патриарх[151] начинал утреннюю службу прославлением царской десницы и ума Калояна, хотя он не был честолюбцем, но, как любой мужчина, ценил боевые достоинства в других и хотел, чтобы и они воздавали ему должное… А когда Калояна охватывали сомнения в искренности приближенных, он через Слава проверял свои подозрения. Но сейчас не было рядом Слава, Калоян оставил его в бывших землях Иванко. И хорошо сделал. Недавно Слав порадовал его: гонец доставил голову маркиза Бонифация Монферратского. Поймал-таки его Слав где-то возле Фессалоник! Да, этот город должен стать морским глазом земель Калояна! Тогда ему легче будет поддерживать сношения с папой. Сильная держава должна иметь мощный флот. И он добьется этого своими силами, без помощи таких ненадежных людей, как никейский император Феодор Ласкарис. Ласкарис ведь предлагал ему союз, надеясь, конечно, с его помощью захватить Константинополь. А он, Калоян, что получил бы от этого? Ничего!

Калоян знал, что ему делать: без устали воевать за себя и за свой народ? Фессалоники должны пасть! После гибели маркиза Бонифация взятие города представлялось ему простым делом. А затем — Константинополь. И тогда, как бы его ни презирали ромеи, у них не будет другого василевса кроме него. Алексея Ангела уже нет среди них. Маркиз Бонифаций Монферратский захватил его в плен вместе с женой Евфросинией и заточил обоих в тюрьму. Все складывалось в пользу Калояна. Фессалоники должны быть его городом! А там и Царьград…

Но в лихорадочной подготовке к походу некое беспокойство постоянно угнетало царя, заставляло хмурить чело. Недавно он приказал задушить пленного Балдуина, ибо, по словам жены — куманки, тот позволил себе вольности по отношению к ней. Не слишком ли он доверился жене, не оказался ли глупым ревнивцем? А каковы отношения его жены с Борилом? Калоян часто видит, как они шушукаются. Любовь? Да разве он мужчина, этот Борил? Слюнтяй! И все-таки она ни разу не сказала о Бориле плохого слова. Почему? Может, она заболела дурацкой болезнью знатных жен — покровительствовать болванам, обиженным и слабоумным?.. И что с Феодорой? Где она? Может, она в Фессалониках! Скорее в поход!

…Торжественно и величаво гудели колокола. Войска выходили из Тырново. Знамена развевались на башнях города и на улицах, где ехал царь. Сверкали золотые и серебряные доспехи. Какой-то мальчишка-озорник поднял на шесте репу с воткнутыми в нее пестрыми перьями павлина и разных диких птиц и что-то весело кричал. Воины бросали ему мелкие монеты, получали по одному-два пера и укрепляли их на шлемах, дополняя свой наряд. За железной конницей шли арбалетчики и меченосцы, пращники и копьеносцы. Последними тянулись всадники Манастра и повозки.

У городских ворот стояли провожающие во главе с царицей, патриархом, Сергеем Стрезом и Борилом. Борил, уставившись тяжелым взглядом в спину Калояна, недобро ухмылялся. Потом он обернулся, встретился глазами с Манастром и помахал ему рукой, словно лучшему другу. Сергей Стрез всматривался в даль, где сверкал царский шлем, и мысленно желал Калояну успеха в битве за Фессалоники. Он сожалел, что царь не взял его с собой, а оставил охранять Тырново.