Воспоминания японского дипломата - [170]

14 августа я присутствовал в официальной резиденции премьера на чрезвычайном заседании Кабинета. Сразу по прибытии премьер отвел меня в сторону и сообщил о своем намерении немедленно провести в присутствии императора совместное заседание Кабинета с высшим командованием и решением императора раз и навсегда покончить с проблемой капитуляции. К тому же, добавил он, тема эта уже навязла в зубах, ничего нового сказать нельзя, и император в полной мере информирован о проблеме в целом. Поэтому премьер хотел, чтобы на совещании у императора были бы представлены лишь аргументы, идущие вразрез с моим мнением. “Отлично”, — сказал я, полностью с ним согласившись. Вскоре все члены Кабинета были вызваны во дворец (нас уведомили, что, поскольку вызов на аудиенцию был неожиданным, официальная форма одежды не обязательна, но министрам, которые в разгар лета были даже без галстуков, пришлось одолжить их у секретарей, что позволило соблюсти минимум требуемого в такие случаях приличия). Все мы — министры-члены Кабинета, начальники штабов и другие участники совещания у императора 9 августа, собрались в бомбоубежище.

Появился император, и премьер заявил, что после всестороннего рассмотрения ответа союзников на наше обращение от 10 августа ни члены Высшего совета, ни Кабинет не смогли придти к единому мнению. Охарактеризовав позицию министра иностранных дел и противостоящие ей взгляды, премьер попросил моих оппонентов выступить в присутствии императора и предоставил слово сначала генералу Умэдзу, а затем адмиралу Тоёда и генералу Анами. Представители армии утверждали, что нам следует продолжить переговоры с Соединенными Штатами, так как принятие Потсдамской декларации на условиях, изложенных в американском ответе, создало бы угрозу нашей национальной государственности, а при отсутствии уверенности в ее сохранении у нас нет иного выхода, кроме продолжения борьбы даже ценой сотни миллионов жизней[137]. Мнение начальника штаба ВМФ было более умеренным: он лишь сказал, что, коль скоро невыносимо, поступаясь чувством собственного достоинства, принимать американский ответ в его нынешнем виде, было бы целесообразно еще раз поставить на обсуждение наши взгляды. Другим участникам совещания премьер слова не дал.

Затем выступил император: "Хоть это было и нелегко, но по зрелом рассмотрении условий внутри страны и за ее пределами, и особенно учитывая ход войны, я твердо решил принять Потсдамскую декларацию. Моя решимость не поколеблена. Я выслушал споры по поводу недавнего ответа союзных держав, но считаю, что в общем они подтверждают мое понимание ситуации. Что касается пункта 5 Потсдамской декларации, то я согласен с министром иностранных дел в том, что этот пункт не имеет в виду подрыв национальной государственности Японии. Однако если в настоящий момент войну не прекратить, боюсь, что национальная государственность будет уничтожена и народ погибнет. Именно поэтому мое пожелание состоит в том, чтобы мы вынесли невыносимое, приняли ответ союзников и таким образом сохранили бы государство как государство и избавили моих подданных от дальнейших страданий. Я хочу, чтобы все вы действовали в соответствии с этим пожеланием. Военный министр и министр военно-морского флота сообщили мне о наличии оппозиции в армии и на флоте. Я хочу, чтобы все рода войск также побудили к пониманию моих пожеланий”. Слушая эти разумные и исполненные милосердия слова и понимая чувства императора, все присутствующие плакали. Сцена была невыразимо торжественной и трогательной. Возвращаясь по длинному коридору к машинам и затем, продолжая заседание Кабинета, каждый из нас снова и снова проливал в душе невидимые миру слезы.

Во время заседания Кабинета после совещания у императора я вызвал своего заместителя и поручил ему составить уведомление о капитуляции в адрес союзников. Рассмотрение членами Кабинета проекта Императорского рескрипта, подлежавшего публикации, завершилось только вечером, когда он и был представлен императору (рескрипт обнародовали в И часов вечера 14 августа). По завершении заседания Кабинета, когда мы еще сидели за столом, ко мне подошел военный министр Анами и, приняв строго официальный вид, сказал: "Я видел составленный министерством иностранных дел проект сообщения союзным державам относительно оккупации и разоружения. Не могу выразить, как я Вам признателен. Если бы я знал, что вопрос будет решаться таким образом, я не счел бы необходимым так горячо выступать на совещании у императора”. Я ответил, что, хотя и был против выдвижения этих пунктов в качестве условий принятия Декларации, у меня, о чем я неоднократно говорил, нет возражений против того, чтобы выразить их в качестве наших пожеланий. Анами вновь суховато поблагодарил меня: “Я весьма обязан Вам за все, что Вы сделали". Я ощутил поверхностный характер его вежливости, но во всяком случае все мы расстались с улыбками и выражениями взаимного удовлетворения по поводу того, что дело закончено.

Поздним вечером 14 августа правительствам США, Великобритании, СССР и Китая через правительства Швейцарии и Швеции было сообщено о том, что император обнародовал Рескрипт о принятии Потсдамской декларации и готов в этой связи принять необходимые меры. В ночь с 14-го на 15-е в Токио возникли беспорядки. Часть дивизии Императорской гвардии, расквартированная на территории дворца, намереваясь захватить пластинку с записью Рескрипта об окончании войны, которую император подготовил для выпуска в эфир 15 августа, восстала против старших офицеров, в результате чего пролилась кровь. Были совершены нападения на частные резиденции премьера Судзуки и барона Хиранума. Рано утром нам доложили о самоубийстве военного министра, и его поведение прошлым вечером стало мне понятным. В ту ночь и в последующие дни многие покончили с собой.