Воспоминания японского дипломата - [154]

На совещаниях, проходивших с И по 14 мая, обсуждалась проблема России. Как уже отмечалось выше, если армия видела задачу в том, чтобы удержать СССР от вступления в войну, то руководство ВМФ шло еще дальше: оно выразило пожелание склонить Москву к занятию дружественной позиции, что позволило бы Японии закупать у СССР нефть и другие товары. Я утверждал, что у нас уже нет никаких шансов на использование СССР в военном или экономическом отношении и что Япония упустила время, когда можно было бы получить из СССР сколько-нибудь значительные поставки вооружений или убедить его играть роль друга Японии. Если бы Япония действительно стремилась склонить Советский Союз к действиям в наших интересах, то усилия на этом направлении следовало предпринимать (как я в свое время указывал членам правительства) до конференций руководителей США, Великобритании и СССР. Японии следовало понять, что после этих конференций ей уже не удастся урегулировать советско-японские отношения или стать посредником в достижении мира между Россией и Германией. Тем не менее провозглашена была Каирская Декларация и состоялись конференции трех держав в Тегеране и Ялте, а Япония пассивно наблюдала за происходящим и бездействовала. Несмотря на это, министр военно-морского флота Ёнаи твердил, что у нас еще есть время, и ссылался на аналогичное своему мнение прежнего министра иностранных дел. Я возразил, что такого мнения могут придерживаться только люди, лишенные какого-либо понимания СССР. Это был единственный случай, когда у меня возник с Ёнаи спор, близкий к серьезной размолвке.

Разумеется, было бы желательным удержать Россию от нападения на Японию, и я всей душой соглашался с тем, что мы должны попытаться сделать это. Однако я предупреждал, что, коль скоро наша боеспособность снизилась, за достижение данной цели придется платить, а при наличии хоть какой-то надежды убедить СССР действовать в наших интересах плата, естественно, будет еще выше. Но было слишком поздно. Мы не могли тратить впустую остававшееся нам драгоценное время на попытки получить помощь СССР. Любые размышления на эту тему были далеки от реальности, и максимум, на что мы могли надеяться, так это на возможность посредничества. Поэтому я и предложил прежде всего изучить с этой точки зрения весь комплекс международных отношений, в том числе и отношений с СССР. Премьер-министр, однако, заявил, что не видит причин, мешающих Японии предпринять попытку выяснить, существует ли дружественное отношение к ней со стороны СССР. Сошлись на том, что в данный момент следует рассмотреть следующие вопросы: (1) как удержать Россию от вступления в войну; (2) как склонить СССР к возможно более благоприятной для нас позиции; и (3) как открыть дорогу к миру.

Что касается открытия дороги к миру, то изучалась возможность посредничества Китая, Швейцарии, Швеции или Ватикана, но по единодушному мнению членов Высшего совета это привело бы лишь к требованию союзников о безоговорочной капитуляции Японии. Вслед за тем генерал Умэдзу заключил, что только СССР мог бы выступить посредником в деле достижения мира с Соединенными Штатами и Великобританией на благоприятных для нас условиях. А военный министр Анами добавил, что, поскольку после войны СССР окажется в состоянии конфронтации с Соединенными Штатами и поэтому не будет заинтересован в слишком серьезном ослаблении Японии, он совсем не обязательно отнесется к нам сурово.

По-моему, возразил я, мы не можем испытывать оптимизм в отношении СССР, который всегда исходит из реальности и действует безжалостно. Премьер Судзуки заметил, что в личности премьера Сталина есть что-то от Сайго Нансю[127] — адмирал явно имел в виду мирную сдачу замка Эдо во времена реставрации Мэйдзи — и что, по его мнению, Сталин будет действовать справедливо, а нам следует обратиться к СССР с просьбой об оказании добрых услуг. Я указал на опасность курса, основанного исключительно на японском образе мышления, но тоже полагал что, если и есть какая-либо страна, которая могла бы помочь нам придти к миру на более благоприятных, чем безоговорочная капитуляция, условиях, то этой страной является Советский Союз. Более того, желание армии добиться мира базировалось на идее действовать через СССР, — факт, который мог облегчить его использование в качестве посредника. Поэтому, высказав согласие с предложением премьера о начале переговоров с СССР по трем согласованным пунктам, я повторил, что нам, без сомнения, придется заплатить высокую цену за достижение любой из трех поставленных целей, и эту проблему необходимо также рассматривать с точки зрения послевоенной политики на Дальнем Востоке. Так мы подошли к обсуждению вопроса о плате за мир. Она, по нашим согласованным прикидкам, могла бы включать отмену Портсмутского договора и Пекинской Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Союзом ССР и Японией и восстановление в общих чертах положения, которое существовало до русско-японской войны — при условии вынесения за скобки вопроса об автономии Кореи, который будет решаться по усмотрению Японии, и нейтрализации Южной Маньчжурии. Поскольку речь шла об исключительно важном решении, суть его была зафиксирована тогда в письменном виде и соответствующий документ подписан участниками совещания. Он пропал при пожаре в официальной резиденции МИДа во время воздушного налета 25 мая, но у меня сохранилась копия, подписанная премьером и мной.