Воспоминания японского дипломата - [153]
Победой над Германией СССР в немалой степени был обязан поддержанию Японией нейтральных отношений с ним, что высвобождало ему руки на востоке. Несмотря на это, позиция Японии и особенно японской армии в течение многих лет вызывала у русских сильнейшие подозрения и обусловила их твердую решимость нейтрализовать нашу страну. Поэтому Япония не только не могла питать реальных надежд на проявление какой-либо благосклонности со стороны СССР, но должна была понимать, что, когда истощение ее национального потенциала в ходе войны станет очевидным, он вместо переговоров с нею, вероятно, окончательно солидаризуется с Соединенными Штатами и Англией с целью принять участие в дележе плодов победы. В тот момент, когда СССР был связан тесными узами с Америкой и Англией, нам уже было слишком поздно строить какие-либо планы в попытке побудить его действовать в наших интересах. Даже наши усилия, направленные на то, чтобы убедить СССР придерживаться нейтралитета, могли быть вознаграждены только в том случае, если бы они прилагались в то время, когда Япония еще сохраняла какие-то резервы могущества, и если бы она была готова предложить щедрый quid pro quo за любые виды содействия. В тот момент важно было обеспечить достижение единого мнения по названным аспектам данной проблемы в самой Японии.
ГЛАВА 5. Курс на прекращение войны
С самого начала войны меня не покидали мысли о поисках путей ее прекращения, и, пожалуй, только поэтому я согласился занять пост министра иностранных дел в кабинете Судзуки. Согласно предложениям командования армии и военно-морского флота мои действия должны были быть нацелены на предотвращение вступления в войну России, и я рассматривал эти предложения как ниспосланную Богом возможность вывести Японию именно на тот путь, который мне представлялся необходимым — на путь мира.
Поскольку выработка основ военной политики входила в функцию Высшего совета по руководству войной, я счел наиболее целесообразным действовать через эту организацию. Однако опыт участия в работе его предшественника — Совета по межведомственным связям — позволил мне осознать, что официальные встречи, на которых, помимо членов, присутствовали и секретари, не очень-то позволяли первым высказываться открыто и без обиняков. Более того, такие встречи всегда имели тенденцию обретать чрезмерно формальный характер, где, как от них и ожидалось, одобрялись наиболее воинственные мнения и делались жесткие заявления. На мой взгляд, избежать этого пустоговорения можно было только при проведении менее формальных совещаний с участием исключительно членов Совета, что способствовало бы откровенному обмену мнениями. Свое предложение я высказал генералу Умэдзу, когда он во второй раз обратился ко мне с просьбой обсудить вопрос о предотвращении вступления СССР в войну.
Генерал Анами Корэтика как в присутствии императора.
Генерал солидаризировался со мной, и мы договорились, что он заручится поддержкой военного министра Анами>1, а я представлю свои соображения премьеру и министру военно-морского флота Ёнаи[125]>[126]. Все они согласились с моим предложением, в результате чего примерно с 10 мая мы стали проводить "совещания членов Совета" с участием только премьера, военного министра и министра военно-морского флота, начальников штабов армии и флота и министра иностранных дел.
В пору правления кабинета Судзуки заседания Высшего совета как таковые проводились крайне редко и не иначе Совещания же членов Совета стали частыми, и именно на них рассматривались все важные вопросы, связанные с прекращением войны. Следует воздать должное этим совещаниям, ибо там, невзирая на непримиримые расхождения во мнениях, до самого конца царила гармония, которая обеспечивала успешное обсуждение таких вопросов. Когда в ходе дискуссий мы примерно в середине мая подошли к изучению необходимости работать в интересах достижения мира, один из военных участников предложил засекретить их, поскольку имелись опасения, что разглашение существа нашего обмена мнениями может серьезно подорвать моральный дух вооруженных сил. Это предложение было единогласно принято, ввиду чего даже заместители министров и заместители начальников штабов, не говоря уж о других подчиненных, не подлежали введению в курс дела. Даже в МИДе полная секретность в отношении дискуссий сохранялась в течение всего июня - ни один человек не был информирован.
В общем план удался — содержание наших дискуссий, долгое время неведомое никому, кроме членов Совета, вышло за пределы этого круга только в середине июля, когда встал вопрос (об этом будет сказано ниже) о направлении принца Коноэ в качестве специального посланника. Подобная секретность была жизненно необходима, ибо, стань содержание наших встреч известным на менее высоком уровне, кто-либо из офицеров организовал бы оппозицию фанатиков, что могло бы серьезно затруднить или сорвать усилия, направленные на достижение мира. К тому же, и это главное, откровенность высказываний на наших встречах обеспечила психологическую подготовленность членов Совета, в том числе военных, к прекращению войны. Без такого единства настроений вполне могло бы получиться так, что военное руководство в ходе серьезных волнений непосредственно перед капитуляцией и при подстрекательстве со стороны подчиненных вышло бы из-под контроля. Окончательное решение о прекращении войны вынес император. Но, несомненно, что психологическая подготовленность военного руководства существенно облегчила его принятие. Непосредственно перед своей отставкой премьер Судзуки высоко оценил роль совещаний членов Совета в достижении мира.
