Воспоминания японского дипломата - [156]

Здесь следует упомянуть об инциденте, связанном с решением совещания у императора от 8 июня, которое, по всей видимости, было несовместимо с курсом на достижение мира. Учитывая описанные выше условия, кабинет министров решил пойти на ряд чрезвычайных мер, в том числе на созыв внеочередной сессии парламента. Мнения по поводу созыва разнились — ВМФ выступал против этой идеи, а армия горячо ее поддерживала. Премьер хотел провести сессию, чтобы поднять моральный дух народа. Правительство вообще ощущало необходимость предпринимать любые доступные ему меры для "подпитки” слабеющих военных усилий. Именно при таких обстоятельствах 6 июня, т.е. чуть ли не накануне открытия сессии парламента, назначенного на 9 июня, я совершенно неожиданно получил извещение о срочном заседании Высшего совета по руководству войной. Придя на заседание, я был потрясен, узнав, что цель его состояла в выработке основ политики по дальнейшему ведению военных действий. К моему особому сожалению, без какой-либо предварительной консультации со мной секретарь Совета произвел обзор международного положения (за что я впоследствии подверг его суровой критике).

На этом заседании Совета секретари (директор Бюро генерального планирования Акинага и шеф-секретарь Кабинета Сакомидзу) сначала доложили о состоянии национального военного потенциала и международных отношений, после чего представители верховного командования (начальник Генерального штаба ВМФ Тоёда[129] и заместитель начальника Генерального штаба армии Кавабэ, выступавший от имени начальника штаба Умэдзу, которого не было в Токио) выступили с докладом о положении на фронтах. Взяв затем слово, я высказал следующие замечания. Сокращение нашего военного потенциала, о чем сообщил секретарь, выявило трудности, стоящие на пути продолжения войны. Участившиеся воздушные налеты уже привели к катастрофическому спаду производства, и он будет усиливаться по мере неизбежной интенсификации бомбежек. Согласно теории военного командования, чем ближе к Японии театр военных действий, тем лучше для нас, но, учитывая отсутствие превосходства в воздухе, с нею нельзя согласиться. Что касается предложения секретаря, сделанного в ходе обзора международных отношений о возможности выйти из нашей опасной ситуации посредством дипломатических усилий, то это всего лишь грезы наяву, предаваться которым мы не можем себе позволить. Японская дипломатия уже уперлась лбом в глухую стену, и сейчас, когда война приняла столь отчаянный характер, ожидать помощи извне не приходится.

Министр вооружений Тоёда[130], специально прибывший на заседание Совета, высказал мнение, согласно которому противник, по-видимому, надеялся, что, парализовав нашу промышленность с помощью воздушных налетов, он обеспечит возможность успешной высадки на территории собственно Японии, но что рост производства нельзя считать невозможным, если армия и другие заинтересованные организации согласятся принять ряд охарактеризованных им условий. Участники заседания, похоже, склонялись в пользу политики дальнейшего сопротивления, хотя я и продолжал утверждать, что, поскольку представленные министром вооружений условия безусловно невыполнимы, обязательство придерживаться такой политики в данный момент было бы пустым звуком. Ответ представителей армии гласил, что решимость продолжать борьбу совершенно естественна, а от моего очередного возражения премьер просто отмахнулся: "Ну, думаю, поговорили достаточно". Министр военно-морского флота хранил молчание. Итак, было принято решение, в основу которого, с некоторыми модификациями, легло мнение министра вооружений. Коротко говоря, войну следовало продолжать при условии обеспечения роста производства. Но в невыполнимости этого условия не было никаких сомнений. После заседания я поддел адмирала Ёнаи: "Я сегодня ждал помощи от министра военно-морского флота, но так и не дождался”. ”Эх, в такой ситуации помочь нечем, разве не так?" Это — единственное, что мог сказать Ёнаи, разъясняя свою позицию.

Принятое таким образом решение было представлено и одобрено на совещании 8 июня у императора. В то время и премьер, и министр военно-морского флота, очевидно, считали неизбежным следование по пути, начертанному армией, до столь далеко расположенного пункта. Более того, они, похоже, полагали, что подобное решение поможет парламенту поднять моральный дух общества. Как мне доводилось слышать от друзей премьера, он считал необходимым вести войну до конца, но, думаю, не было бы ошибочным полагать, что в душе он лелеял желание достичь мира в недалеком будущем: Свидетельством тому служит, например, следующий факт. Невзирая на возражения некоторых министров, он вставил в текст своего выступления на заседании парламента кое-какие детали пребывания в Сан-Франциско в бытность его командующим Учебным флотом и напомнил о высказанном им тогда пророчестве, что, если США и Япония ввяжутся в войну, они “навлекут на себя гнев богов”.

Поэтому я не слишком беспокоился по поводу акции совещания у императора. У меня-то с самого начала работы в Кабинете министров было взаимопонимание с премьером. Однако когда как-то вскоре после совещания у императора лорд-хранитель печати Кидо сообщил мне о желании Его Величества принять только членов Высшего совета по руководству войной, я, сразу, подумав об этом совещании, сказал ему: "Дела наши неважны, если решение от 8 июня останется неизменным". "Ах, то! Да нет, все нормально", — только и проронил Кидо.