Воспоминания японского дипломата - [147]

Обычно моральный дух народа бывает высок на начальной стадии войны и сохраняется на высоком уровне, пока война развивается в благоприятном для данного народа направлении, но по мере того, как начинает ощущаться нехватка продовольствия, одежды и топлива, в последующие два-три года начинает нарастать недовольство. Если с этой ситуацией должным образом не справляются, она вызывает, после поражения, не только политическую, но и социальную революцию. С окончанием войны народные массы испытывают чувство освобождения, вне зависимости от победы или поражения, и на этой стадии следует ожидать лишь резкого усекновения остатков феодальных обычаев, институтов и привилегий и роста власти простого народа. Однако в случае Японии было крайне необходимым сохранить национальную систему императорской власти. Именно поэтому я считал исключительно важным достичь мира как можно скорее и желательным обеспечить такой мир, который, в общем-то, был бы аналогичен миру, заключенному Германией после первой мировой войны.

Соединенные Штаты давно проводили политику, в основе своей нацеленную на вытеснение Японии с азиатского континента. Эта политика нашла четкое отражение в ноте Хэлла. Каирская декларация недвусмысленно повторила ее. Поэтому естественно было ожидать, что в случае поражения Японии Соединенные Штаты, невзирая на последствия, будут настаивать на ее полном изгнании с континента. Но для блага восьмидесяти миллионов японцев требовалось, чтобы индустрия страны оставалась в неприкосновенности и чтобы любая система изъятия репараций отличалась от той, что была навязана Германии после первой мировой войны. При успешном решении этой задачи средства, которые раньше тратились на вооружение, в послевоенный период можно было бы переключить на общегосударственные цели, особенно на такие, как социальное обеспечение, образование и экономическое развитие, что позволило бы повысить уровень национального благосостояния. То, что Япония в будущем должна воздерживаться от войны, было ясно без слов. Следовало изменить Конституцию с тем, чтобы искоренить концепцию независимости высшего командования, а для дальнейшего сдерживания неистовства военных — культивировать идеи международного сотрудничества и мирного развития.

Таковы были мои главные выводы, к которым я пришел, изучая историю. Очевидно, что, когда страна терпит поражение в войне, внешнее давление на нее усиливается. В частности, следовало ожидать, что давление с востока и с севера будет чревато возникновением конфликтов в Японии. Однажды осенью 1944 года я в течение нескольких часов обсуждал эти проблемы с принцем Коноэ. Суть сказанного ему мною сводилась к тому, что Японии необходимо начинать все сызнова, избрав в качестве отправного пункта концепцию уважения прав человека, рожденную культурой Возрождения, концепцию уважения человеческой личности, как своей, так и окружающих. При признании этого жизненно важным, поражение создало бы возможности для мобилизации народа на самовосстановление, не попадая в зависимость от благорасположения или помощи иностранных государств, что позволит укрепить дух самостоятельности, отвергая иностранное вмешательство и в то же время пестуя моральность мирного сотрудничества с другими странами. Что беспокоило меня в этой связи, так это последние тенденции международного сообщества, не дававшие оснований для оптимизма в отношении будущей безопасности Японии в послевоенном мире, где доминировала бы свободная торговля, которую во время японо-американских переговоров предрекал госсекретарь Хэлл. Скорее, следовало ожидать, что в международных контактах все более активную роль будут играть политические, а не экономические или правовые отношения, что механизмы безопасности будут ликвидированы или подорваны политическими требованиями великой державы или группы держав или даже просто в силу обстоятельств и что идеал свободной торговли окажется несбыточным. Я считал возникновение такого положения дел неизбежным процессом, находящимся вне контроля со стороны чрезвычайно бедной природными ресурсами Японии, не говоря уж о ее поражении.

С течением войны надежды на победу Японии убывали. В октябре 1944 года волна американского наступления докатилась до острова Лейте на Филиппинах. Представители высшего командования говорили мне, что для восстановления утраченных позиций будет сделано все возможное, и я, разумеется, всем сердцем надеялся на успех. Однако защитников наших рубежей сминала превосходящая воздушная мощь противника, мы теряли множество судов, и наши операции не приносили успеха. Надежды, связанные с новым Кабинетом, гасли день ото дня. Американские силы провели стремительную серию десантов: в начале 1945 года они высадились на главном острове Филиппин Лусоне, 19 февраля — на Иводзиме и 1 апреля — на Окинаве. Наступление на собственно японскую территорию представлялось неминуемым. Кроме того, с начала 1945 года усилились воздушные налеты на Японию, которые наносили серьезный ущерб промышленности и транспорту.

Несмотря на быстрое ослабление нашей мощи, народ в целом все еще верил в победу и терпеливо сносил лишения и трудности. 10 марта, сразу по завершении очередной сессии парламента, я сел в поезд на вокзале Уэно, чтобы вернуться в Каруидзава. В то утро после массированной ночной бомбежки Токио поезд был переполнен пострадавшими с чемоданами и узлами. Многие из них, по-видимому, потерявшие мужей, жен или детей или пытавшиеся найти родных, отправлялись к родственникам в деревню. Эти люди являли собой грустное зрелище. Я слышал, как многие говорили, что, хотя у них все сгорело и они покидают Токио, не унося ничего, кроме собственной жизни, с их уст не сорвется ни слова жалобы, если Япония выиграет войну. Я не мог удержаться от слез, видя благородную стойкость этих людей и думая о том, как искренне они лелеют веру в победу, все надежды на которую уже сметены безжалостным ходом событий. В то время такие сцены приходилось наблюдать довольно часто. Увы, чистый и светлый патриотизм был бессилен перед материальной силой, и под натиском противника наши солдаты были вынуждены шаг за шагом продолжать свое горькое отступление.