Воспоминания русского дипломата - [104]

Низшее славянское население Македонии было в сущности тестом, из которого можно было вылепить и сербов и болгар, но тонкий слой городской и сельской интеллигенции, в силу пропаганды, тяготел к Болгарии. Многочисленные представители македонской интеллигенции перекочевали в Болгарию. У них появились таким образом как бы две родины. В турецких провинциях борьба велась с кинжалом и ружьем в руках. Те же приемы эти выходцы были не прочь применить, если нужно, в Болгарии. Вот почему Фердинанд не без основания боялся их. Для македонцев Болгария была не целью, а средством, и для них акт 17 июня казался совершенно естественным. И психология сходилась в своих выводах с тем ослеплением и безумием, которые обуяли в это время коренных болгар.

Страна была упоена блестящими успехами в войне с турками. В руководящих кругах маленького народа выросло непомерное самомнение и выступили наружу такие же притязания. Затаенной мечтой их было не только овладеть Македонией, но и добиться гегемонии на Балканах. Их раздражала неподатливость России, заступавшейся за союзников Болгарии и настаивавшей на удовлетворении справедливых желаний румын. Отсюда выросло представление, будто Россия стоит на пути коренных интересов Болгарии. Наиболее честолюбивые мечтали о Константинополе.

Одну минуту мечта эта казалась близкой к осуществлению. Мы, конечно, не могли поощрять подобных притязаний и отступаться от своих прав на Константинополь. Для нас существовала экономическая и военная необходимость не допускать никакого другого государства на проливы взамен слабой Турции. Болгары отлично знали этот исторически сложившийся мотив нашей политики. В переговорах с ними за несколько лет до войны мы определенно оговаривали свои права на Константинополь и его защитную зону. В последнюю включался, между прочим, и Адрианополь, но Государь был настолько благорасположен к болгарам во время войны, что, как только последние подошли к этому городу, он без малейшего промедления приказал заявить, что Россия не будет противиться присоединению Адрианополя к Болгарии.

Иначе, конечно, обстояло дело относительно проливов. Когда болгары подошли к Читалдже, в октябре 1912 года, мы настоятельно советовали им воспользоваться временной растерянностью турок для выгодного заключения мира. Тем не менее, мы не ставили категорического запрещения для временного занятия болгарами турецкой столицы. На этот случай у нас был приготовлен хотя и небольшой десантный отряд в Севастополе. Наш посол в Константинополе имел полномочие вызвать, сообразуясь с обстоятельствами, Черноморский флот, стоявший под парами. У нас было решено, в случае входа болгар в Константинополь, немедленно послать туда же десант.

В то время можно было, однако, опасаться крупных международных осложнений в случае падения Константинополя, и мы не были ни в политическом ни в военном отношении готовы для разрешения столь крупной задачи[177]. Поэтому то мы и старались удержать болгар от намерения войти в Константинополь, где им все равно нельзя было бы остаться. Болгары не внимали, однако, нашим советам. Штурм турецких укреплений стоил им многих бесполезных жертв, но Константинополь спасла не столько стойкость его защитников, сколько неожиданная союзница в лице холеры. Мне пришлось это слышать от генерала Радко-Дмитриева, командовавшей осадной армией. Холера имела молниеносный характер, люди умирали через полчаса после заболевания. Для болгар холера была внове, и она производила среди войск паническое действие. В армии было 22 000 заболеваний. При таких условиях было немыслимо брать Константинополь, по словам Дмитриева.

Осенняя кампания 1912 года привела, как известно, к переговорам союзников с Турцией в Лондон. Камнем преткновения послужил Адрианополь, который турки не пожелали уступить болгарам, и военные действия возобновились. Еще до взятия Адрианополя в Петроград приехали Данев и Радко-Дмитриев. Последний привез письмо короля Фердинанда, в коем последний просил согласия Государя на выход Болгарии в Мраморное море, с присоединением Родосто к Болгарии. Помню, как меня волновал этот вопрос ввиду особой благожелательности Государя к болгарам. Перед аудиенцией Радко-Дмитриева министр послал Государю всеподданнейшую записку, предупреждая его о предмете беседы и развивая мысль о чрезмерности болгарских притязаний.

В это время ко мне как-то утром зашел болгарский посланник Бобчев и завел разговор о Родосто. Я, не обинуясь, высказал ему свой личный взгляд, а именно, что вам следовало бы не останавливаться даже перед тем чтобы с оружием в руках изгнать болгар из Родосто, если они придут туда. «я убежден, что Вы не получите нашего согласия», сказал я, «иначе я полчаса не остался бы в этом кабинете». Мои слова произвели видимо впечатления на Бобчева; он благодарил меня и сказал, что в этих вопросах лучше быть откровенным до конца, чтобы не поддерживать ложных иллюзий.

Радко-Дмитриеву было поручено также просить о содействии одного или двух военных судов для бомбардировки Чаталджинских укреплений с тыла. Миссия генерала не имела успеха ни в одной из его просьб. Лично он встречался с большим почетом всюду, где появлялся. Во время пребывания его в Петрограде, 13 марта 1913 года, после 149-дневной осады, пал Адрианополь. Нам казалось, что Фердинанд нарочно послал Радко-Дмитриева в Петроград, давши ему столь щекотливые поручения, чтобы скомпрометировать популярного генерала и приверженца России.