Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2 - [98]

Вторая статья Грота с ответом Булгарину вскоре вышла с тем же названием (Санкт-Петербургские ведомости. 1849. № 101. 8 мая)[738]:

Поводом к первой статье моей, недавно напечатанной под этим заглавием в «С.П[етер]б[ургских] ведомостях», были изданные финляндским поэтом Рунебергом стихотворения по тому же предмету. <…> В подробностях описываемых случаев поэт дал волю своему воображению: они не были выдаваемы мною за строгую истину. <…> Объяснения мои, приложенные к этим переводам, основаны были частию на прочитанных мною и сличенных между собой сочинениях о Финляндской войне, частию на преданиях и рассказах, слышанных от туземцев во время многолетнего пребывания моего в разных местах Финляндии. Но в первой статье моей, по самой цели ее, строгая история не могла быть главным предметом, чисто исторический элемент войдет в состав следующих статей.

В начале очерков моих, указывая на некоторые сочинения по этому предмету, упомянул я и о «Воспоминаниях» Фаддея Булгарина, но, из уважения к истине, должен был оговориться и заметил, впрочем, со всевозможной умеренностию, что в этих «Воспоминаниях» встречаются неточности и неверные показания (курсив Грота. – Н. А.). Может быть, в продолжении моих очерков нашел бы я случай подкрепить этот отзыв примерами, может быть, и не захотел бы я заводить тяжбу с литератором, которому нет места на поприще, мною проходимом. Для меня это было бы приятнее, а для автора «Воспоминаний» выгоднее, потому что тогда не обнаружилась бы во всей наготе ненадежность его памяти. Но в 91 № «Северной пчелы» помещена против моих очерков выходка, которою он сам накликает на себя эту беду. Г[осподин] замечатель, выписчик и корреспондент не вправе, однако ж, ожидать, чтоб я посвятил ему особую статью и отвечал по порядку на все его замечания, которые, по большей части, сами в себе заключают и свое опровержение: я буду только при случае, мимоходом, оценивать его показания, а впрочем, предоставляю себе, в сущности, следовать тому самому плану, который первоначально назначил себе.

Грот упрекал Булгарина в том, что тот якобы не знал о переводе на русский язык труда П. П. Сухтелена. Рассмотрев далее известные труды об этой войне, он резюмировал: «Потому и всякий, участвовавший в тогдашних походах, если иногда память ему изменит, найдет в этих превосходных сочинениях обильный источник воспоминаний. Но не всякий будет уметь воспользоваться, как следует, этими воспоминаниями. Таков и тот воспоминатель, который по поводу снисходительного отзыва об одном из его произведений набросал на бумагу множество новых воспоминаний, которые соперничествуют с прежними, как блистательное доказательство его сведений, основательности, благородства и памяти. Замечательнейшие как из тех, так и из других, будут со временем разобраны в этих очерках, – не для оправдания моего, в котором я не нуждаюсь и которым не дорожу, но в назидание самого воспоминателя и тех, кого слова его могли бы ввести в заблуждение касательно сущности дела. На первый случай ограничусь замечанием “стяжал критику” (выражение, которое можно найти в 4‐й части “Воспоминаний”, на стр. 392‐й)».

Удовлетворенный быстрой публикацией статьи, Грот писал 13 мая из Гельсингфорса: «Конечно, этою статьею удалось мне “взбесить бодливого врага”. Воображаю, как он зарычит, прочитав ее. Принять ли мне его рыкание молча или опять отвечать – будет зависеть от свойства его отражения и от мыслей, которые придут мне на ум при чтении его ответа. Может быть, я напишу и особый разбор “Воспоминаний” о войне, чтобы уж после не возвращаться к ним» (с. 431). Дальнейшая майская переписка Грота и Плетнева говорит о том, что они ждали ответа Булгарина в ближайшем субботнем фельетоне, оценивая ситуацию при помощи военной риторики: «…насколько я могу судить, Булгарин пустит свой ответ непременно в субботу (14 мая), как я ожидаю. Поспеши прочитать этот № Северной пчелы. Во время объявленной войны надо быть беспрестанно настороже, чтобы не проглядеть действий врага и оплошностью не попасть в беду» (с. 431), – предупреждал Плетнев 21 мая и снова давал рекомендации, как писать новую статью против Булгарина (с. 436). В свою очередь Грот, сообщая о встрече с графом Армфельтом, докладчиком по делам Александровского университета при его канцлере цесаревиче Николае Александровиче, писал: «Он знал о моей войне с Булгариным и объявил за верное, что этот опять будет отвечать» (с. 439).

В итоге Грот решил «сработать на опережение»: написал статью, в которой дал основательную отповедь Булгарину в виде критического обзора его мемуаров, посвященных Финляндской кампании. Статья должна была явиться ответом, «заранее приготовленным», на ожидаемую реакцию Булгарина, которая, однако, не последовала.

Недоумевающий Грот писал Плетневу из Выборга 24 мая: «Сейчас читал я в трактире газеты и удивляюсь, что Булгарин все еще не отлаивается. Вероятно, он ждет продолжения моей статьи, а может быть и боится, что этот спор придаст мне некоторую известность ко вреду его. <…> Я решился послать к тебе теперь прилагаемую статью с тем, чтоб ты ее напечатал, только что Булгарин опять отзовется против меня. Тогда попроси Очкина тиснуть ее поисправнее. Ты увидишь, что я в ней вычеркнул карандашом два места, которые, как мне казалось, не благоразумно было бы напечатать, потому что они доставили противнику открытые на мне места. Лучше я об этих двух предметах упомяну мимоходом в очерках» (с. 437–438). Ожидания Грота и Плетнева оказались тщетны: «И в сегодняшнем номере Северной пчелы еще ни слова нет к тебе от Булгарина. Но это потому, что он переехал в Карлово. Оттуда явится что-нибудь в Ливонских письмах (цикл статей Булгарина. –