Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2 - [86]

Модест Корф

О воспоминаниях г. Булгарина касательно графа М. М. Сперанского

В III отделении пятой части «Воспоминаний» г. Булгарина, напечатанном в июньской книжке «Библиотеки для чтения», автор посвятил несколько страничек памяти одного из примечательнейших исторических лиц нашей эпохи – графа М. М. Сперанского.

Мы полагаем, с нашей стороны, что произнесение суда над личностью графа Сперанского, даже и самая оценка или разъяснение многих событий и переворотов его жизни, составляют, покамест, задачу совершенно еще преждевременную. Оттого мы проходим молчанием как собственные суждения и заключения автора «Воспоминаний», так и беседы с ним покойного графа, из которых не все, вероятно, предназначены были к такой скорой гласности. Но мы не могли не обратиться, в интересе исторической истины, к поверке материальной части биографии, т. е. приводимых в «Воспоминаниях» фактов и чисел, и в этом собственно отношении нашли тут разные неверности и недоразумения, которые считаем долгом исправить перед публикою, – для потомства.

I. В «Воспоминаниях» сказано, что Сперанский родился в 1771 году и что фамилия отца его была Грамотин.

Оба эти показания, хотя они и повторяются в большей части напечатанных до ныне биографий, не могут быть признаны верными.

Начнем с того, что сам Сперанский – как очень часто люди простого происхождения – никогда не знал положительно своих лет. Известно ему было, что он родился в самый день нового года, но которого именно? Перед нами два письма, свидетельствующие о его недоумении: в одном, от 6 января 1815 года, благодаря одного из самых старинных и некогда самых близких своих приятелей, Петра Григорьевича Масальского, за поздравление с днем рождения, он прибавлял: «Целым годом вы сделали меня моложе, назначив мне 44 год, тогда как я полагал уже себе 45‐й», в другом от 1 января 1817‐го он писал своей дочери[657]: «Сегодня мне исполнилось 45 или 46 лет». – Эти цифры указывали бы на 1772‐й или даже 1773 год. Но впоследствии Сперанский, неизвестно почему, перешел вдруг к 1771 году.

В собственноручной его записке под названием «Эпохи М. Сперанского», писанной, как сам он на ней отметил, 1 мая 1823 года, сказано: «Родился 1 января 1771-го, почти в полночь». Это же число показано и в автобиографии его, напечатанной (по-французски и по-немецки) в 1822 году. Наконец, оно же выходило бы как по ревизской сказке, поданной 14 июля 1782 года, в которой Сперанский значится 11 лет, так и по ведомости об учителях Александро-Невской семинарии за 1795 год, где он отмечен 24 лет. Но все это, как доказывается справкою, взятою в 1846 году, из дел Владимирской духовной консистории, несправедливо. Метрических книг за 1771 и 1772 год не отыскано, но сохранились исповедные росписи, а в них за 1771 год у черкутинского священника Михайлы Васильева и жены его Прасковьи Федоровой сына Михаила еще не показано, за 1772 же год в росписи, поданной 6 июля, он означен полугодовым: следственно родился 1 января 1772 года. Этот год означен и на надгробном памятнике его в Александро-Невской лавре.

Обращаемся к первоначальной фамилии Сперанского. Мнения на счет ее тоже весьма различны. Один из людей, некогда особенно близких Сперанскому, в служебном отношении, барон Розенкампф, в записках своих (рукописных)[658] уверяет, будто бы родовое прозвание его было Уткин; другие называют его Надеждиным; но печатные биографии и И. И. Дмитриев[659] принимают, как теперь и г. Булгарин, фамилию Грамотина[660]. На это нет, однако ж, никаких доказательств. Предки Сперанского известны в двух только поколениях: дед, Василий Михайлов, который в шестидесятых годах прошлого столетия был священником при черкутинской Богородицкой церкви, и отец, Михайло Васильев, сперва дьякон, а потом, с 1771 года, тоже священник при Николаевской церкви того же села. Лица белого духовенства иногда имеют у нас особые прозвания, или фамилии, тогда только, когда они происходят из дворянства – фамилию их рода – или когда воспитывались в училищах – фамилию, даваемую по назначению духовно-учебного начальства. Но род Сперанского был не дворянский, и ни отец, ни дед его не обучались в тогдашних духовных школах. Сверх того, местные списки, ревижские сказки, исповедные росписи и другие церковные документы означают священников Василия (деда) и Михайлы (отца) единственно по отчеству и нигде не упоминают ни о Грамотиных, ни об Уткиных или Надеждиных. Прибавим, что в семействе черкутинском, как и вообще на месте родины Сперанского, где есть еще живые современники его отца, умершего в 1801 году, и тем более матери, скончавшейся только в 1824 г., также не сохранилось никаких сведений или преданий о родовом его прозвище и, напротив, все положительно утверждают, что такого никогда не было. Следственно все приведенные выше фамилии нельзя не признать за вымысел позднейших времен, когда прежний черкутинский священник начал уже занимать собою общественное внимание. Что же касается до фамилии Сперанского, то письменных документов о времени, когда она ему присвоена, в делах не найдено; но полагать должно, что местный архиерей – тогда Иероним – нарек ею сына черкутинского священника очень скоро и даже, может быть, тотчас по принятии его во Владимирскую семинарию, по крайней мере тогдашние соученики его (они были еще живы в 1847 году), Федор Федоров и Лаврентий Лавров, утверждают, что