Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2 - [85]

и успеха. Но ведь эти завистники всегда так ничтожны; так мелки, что человеку с умом и характером не стоит даже обращать на них внимания. Ужели за несколько эпиграмм и пустых шуток не могут вознаградить его любовь к нему публики и уважение всех, дорожащих народною славою?» Довольно. Собственное сознание паче свидетельства целого света.

На другое обвинение потребно некоторое объяснение. Перебирая всю литературную жизнь Полевого, вспомнив даже знаменитого Грипусье, над которым потешался Ф. В. в 1825 году и которого отдаем мы ему на потеху, г-н Булгарин вступается в слова наши, что в «Воспоминаниях» беспрестанно встречаются небрежности языка. «Он не указывает на них и намекает, что это случилось по причине отсутствия Н. И. Греча, который поправил бы эти небрежности» (С[еверная] п[чела], стр. 83). Мы и действительно так думаем, но ведь и довольно бы сказать: укажите нам наши небрежности! Так нет! Мы будем утверждать, что небрежностей у нас нет и что сам Полевой грамоте не знает. «Все писания г-на Полевого, когда он был сотрудником “Северной пчелы”, выправлял не один Н. И. Греч, а и Ф. Б., и Алексей Николаевич Греч, и даже корректоры. Ссылаемся на всю редакцию “Северной пчелы” и на рукописи г-на Полевого, хранящиеся у нас». Такую выходку, право, мы не знаем как назвать. Положив себе правилом ни одного слова не говорить без доказательств, беремся за «Воспоминания» и выписываем, что попадет на глаза: стр. 152, «скромность и деликатность в обхождении его были превозносимы во всех сословиях»; стр. 153, «народ толпился, чтоб видеть», и проч.; стр. 153, «при быстрой реакции наступают крайности»; тут же, «после прежней покойной (т. е. спокойной) формы – все было преувеличено, как будто для того, чтоб скорее забыть прошлое»; стр. 153, «стали носить превысокие воротники, до самых ушей (уж будто и до ушей?!); вместо широких и длинных фалд-мундиров (что это за фалд-мундиры?) мундиры были короткие, с фалдочками в два пальца (уж будто в два пальца? не слишком ли коротко обрезал их Ф. В.?)»; стр. 155, «он мучился, не будучи в состоянии помочь… мрачная меланхолия покрыла его душу»; стр. 156, «в каждой массе людей»; стр. 157, «Безбородко стал известен государыне по реляциям, которые он сочинял, и Безбородко стал графом и канцлером (и то неправда!)»; стр. 158, «благородная гордость, то, что мы называем амбицией (но кто же ныне говорит: амбиция?)»; стр. 160, «я глотал романы и повести» – поздравляем и спрашиваем, что все это и сотня подобного, что могли бы мы выписать, если не барбаризмы, не галлицизмы, словом, не небрежности языка? Доказав справедливость наших слов, мы вправе требовать доказательств на то, что статьи Полевого в «Северной пчеле» выправляли, не только Н. И. Греч, не только Ф. В. Булгарин (!), не только А. Н. Греч, но даже корректоры. Как ни жаль нам вмешивать имя уважаемого нами А. Н. Греча, но пусть он подтвердит слова Ф. В. Булгарина. А всего лучше, если у вас целы рукописи Полевого, покажите их, положите их в книжный магазин М. Д. Ольхина, вместе с объявлением, о котором говорено выше, и пусть рассудят нас люди посторонние. Н. Полевой такого суда не боится, и если Ф. В. Булгарин нашего требования не исполнит, мы применим к нему собственные слова его с 178 стр. II тома «Воспоминаний», строки 25–27. Не угодно ли там справиться?[656]

Мы кончили, ждем исполнения наших требований и откланиваемся «Воспоминаниям», желая им всякого добра, предоставляя другим судить о достоверности, подробностях и слоге их. Перебирая их вновь, для нашего ответа, мы находили в них десятки мест вроде кунерсдорфских успехов, смерти герцога Брауншвейгского, рассказа о Хвостове и Давыдове, и проч. и проч., но Бог с ними! Новым опытом научились мы, как не опасно, но скучно трогать авторское самолюбие. Мы должны просить извинения у читателей, что заняли много места в нашей газете объяснением с «Воспоминаниями», место, которое могло быть отдано чему-нибудь более полезному и прекрасному. Перед нами отечественная и иностранная литературы, перед нами деятельный мир европейской науки. Скажут, что не стоит заниматься репейником, который вырос где-нибудь в уголке обширного поля, когда есть работа важнейшая. Так, но если этот репейник цепляется за ваше платье, не должно ли вам отцепить его? Мы так и делаем, не желая даже впредь знать, что существуют «Воспоминания» в литературном мире!

Полевотип

КРИТИКА М. А. КОРФОМ ВОСПОМИНАНИЙ Ф. В. БУЛГАРИНА О М. М. СПЕРАНСКОМ И ОТВЕТ БУЛГАРИНА

После выхода пятой части «Воспоминаний» Булгарина (отдельным изданием – СПб., 1848 – и в 88‐м томе «Библиотеки для чтения»), содержащей мемуар о М. М. Сперанском, член Государственного совета и член негласного Высочайше учрежденного Комитета для высшего надзора в нравственном и политическом отношениях за духом и направлением всех произведений нашего книгопечатания (так называемого Комитета 2 апреля 1848 г.) М. А. Корф, который долго служил под началом Сперанского и после его смерти начал работу над созданием его биографии, выступил с резкой критикой булгаринских воспоминаний. Начал он с газетной статьи, которая была опубликована в газете «Русский инвалид» (1848. № 138. 24 июня) и, редкий случай, вскоре перепечатана в «С.‐Петербургских ведомостях» (1848. № 144. 1 июля).