Воспоминания - [9]

Юра не был «маленьким ученым», но, конечно, очень рано был умнее своего возраста. Отец гордился тем, что он, двухлетний, смело и ловко влезает на высокую стремянку. А в шесть лет Юры папа обратил внимание на его не по возрасту глубокомысленный вопрос: «Говорят, что вселенная бесконечна. Но тогда она должна быть шаром. Но если это шар, то в чем он помещается?». Наряду с играми и семейными мероприятиями, у нас были сепаратные собственные забавы, в которые Инна не была посвящена или была посвящена лишь отчасти. У нас с Лялей — мы были погодки — были свои тайны, вплоть до того, что был свой тайный шрифт, которым мы переписывались. Суть его была в том, что каждая буква состояла из тех же элементов, что и в русской азбуке, но иначе расположенных. Эта же потребность в тайнописи побудила меня быстро овладеть зеркальным письмом. Я его вообразила в своей голове. Юра очень скоро был посвящен в наши тайны. Так, мы с Лялей изобрели своеобразную игру, получившую, также ввиду конспирации, странное название — «рослый рослак» или РР. Договариваться, что вечером, когда все уснут, мы будем играть в эту игру, нужно было, показывая друг другу указательный палец. Если игра не состоится, на пароль «рослый рослак» следовал ответ «ослый ослак» или показывался согнутый указательных палец. Игра состояла в том, что каждый участник избирал себе героя или нескольких героев, характеризовал их, уславливался о месте и времени действия, и каждый начинал говорить и действовать от лица своего героя. Однако каждый не знал, как будет действовать герой партнера. Между героями завязывались отношения дружбы, вражды, любви — счастливой или несчастной, возникали ссоры, дуэли. Никто не имел права вмешиваться в действия чужих героев, особенно убивать их. Так что развитие сюжета было непредсказуемо. Вечером шепотом мы с Лялей часами играли в эту игру. Юра очень быстро в нее включился. Мы стали крутить один «сериал», когда были вдвоем, а другой — когда были втроем. Так, мы с Юрой, когда мне было девять лет, а ему соответственно четыре с половиной года, гуляли по набережной Невы (у меня был коклюш, и мне было предписано дышать морским воздухом), часами играя в «бабки-ёжкин рослый рослак» — бесконечную сказку с превращениями, приключениями и сказочными героями. Любимым героем Юры в нашей тройственной игре был Хинцен, задорный детский Д'Артаньян, который нередко попадал в сложные, даже безвыходные положения, теснимый героями моими или Лялиными. Дело в том, что в рослом рослаке было непререкаемое правило: нельзя было брать ход обратно, и Юра должен был униженно просить нас разрешить ему сказать сакральную формулу: «Будто бы этого не было». Само происхождение имени героя Хинцен было знаменательно. Оно произошло оттого, что я, решая примеры в первом классе в Петершуле, где преподавание велось по-немецки, в задумчивости повторяла: «Fünfzehn plus fünf», будучи не в силах решить этой сложной задачи. А Юра, сидя на окне, передразнивал меня: «Хинцен плюс хинц». За то и получил от папы прозвище Хинцен плюс хинц. Как это бывает и в литературе, образ высмеянного героя, как, например Дон Кихот, солдат Швейк и Тартарен из Тараскона или Мюнхгаузен, со временем получает значение идеального, возвышенного и даже героического. Так и Хинцен из насмешки стал выражением идеала. В первом классе, когда решалась задача «fünfzehn plus fünf» мне было семь лет, а Юре соответственно три с половиной года, но образ Хинцена жил и позже, наполняясь все новым содержанием.

Подростком Юра очень любил наше девичье общество, хотя у него были свои друзья. Он обращался к моим подругам на «вы», был с ними изысканно вежлив, оказывал им услуги, например, бегал «на уголок» к Фаусту — в маленькую лавочку, торговавшую безалкогольными напитками и конфетами. Оттуда он приносил нам воду с сиропом и сладости. Иногда он фантазировал, что влюблен в какую-то из моих подруг, но это были скорее мечты, о которых объекты этих чувств не знали. Юру отличала упрямая нетерпимость к тому, что его не интересовало, увлеченность в занятиях предметами, привлекавшими его, и общий веселый, оптимистический тонус. Подчас утром, собираясь в школу, он пел свои излюбленные песни: «Ах, как ты мне нравишься, / Да ах, да ах, / Ах, да ты красавица, / Да ах, да ах, / В лес бы заманила вечерком / И приворожила там тайком» — и арии. Особенно любил он петь арию Папагено из «Волшебной флейты»: «Я самый лучший птицелов».

Всем детям папа давал прозвища: меня он звал «медная» за мой громкий голос, похожий на трубу — сильный и звонкий, Лялю — «абапка» или «абапчонок», так как она долго вместо «папа» говорила «абапа». Инну за густые волосы и растрепанную прическу он называл «Лохмачевская» или «Ванька-ключник». Юра получил от него прозвище с восточным оттенком — «Юрэка». Бесконечно снисходительный к девочкам нашей семьи — он не только никогда не наказывал нас, но и не повышал на нас голоса — папа был иногда придирчив к Юре, который бывал своеволен. Правда, его придирки ограничивались тем, что, что бы ни произошло дома, он задумчиво замечал: «Этот пакостник Юрэка!», хотя Юра в большинстве случаев не был виновен в происшествиях. Впрочем, Юра относился к подобным обвинениям без обиды и даже не оправдывался — тем более что папа сам был склонен к озорству.