Воспоминания - [72]

Тень отца Гамлета представлял Г. Бердников — высокий, статный, внушительный, с выправкой, похожей на военную, слова своей речи он произносил как команды, имитируя нашего военрука Эгле, с некоторым эстонским акцентом.

Гриша Бергельсон где-то раздобыл полный традиционный костюм Гамлета — плащ, берет и бархатную куртку с белым отложным воротником. В этом костюме он был не только импозантен, но и красив. «Могильщик» напялил на себя рубашку-блузу серого, вернее неопределенного, цвета, но костюм тени Отца Гамлета ставил нас в тупик. Впрочем, в полном соответствии со стилем нашей пьесы мы скоро приняли решение, что этот персонаж, как и подобает привидению, будет весь в белом, но в царственной мантии и с короной на голове. Но и этот примитивный костюм потребовал от нас хлопот и даже риска. Студенты, жившие в общежитии, вынесли оттуда под верхней одеждой две простыни и байковое одеяло. Корону ему мы вырезали из серебряной бумаги самым примитивным образом. Мой костюм Офелии был самым простым и доступным — летнее платье, распущенные волосы и в них бумажные цветы. Нам казалось, что, запомнив текст и подготовив самые примитивные костюмы, мы готовы к спектаклю, но тут выяснилось, что Исаак Гликман согласен быть режиссером этой постановки. Кто просил его об этом, не помню, но он принял свое назначение всерьез и работал с нами, как если бы мы того заслуживали. Прежде всего, увидев представленные «аксессуары», он сказал: «Ну-ка покажите, что тут у вас?». Когда Г. Бердников набросил на себя «заготовки» своего костюма, Исаак замахал руками. Особенно его «сразила» корона. Обретя дар речи, он сказал: «Это решительно невозможно!». На вопрос — как же дать понять, что это Король, — Исаак пояснил: «Ну, найдите какой-нибудь обруч, лучше — цвета золота». Перерыв все девичьи украшения, в общежитии нашли длинную гребенку с золотым оттенком. Грише, костюм которого нам казался шикарным, Исаак сделал все же замечание: «Надо почистить ботинки, но лучше бы какие-то сандалии или домашние туфли, конечно приличные».

Мой костюм его тоже не удовлетворил. Он выбросил все бумажные цветы и приказал в волосы натыкать репейники и колючки.

После этого Исаак произнес весьма краткое введение к нашей совместной подготовке спектакля, сказав: «Конечно, эта пьеса не пародия на пьесу Шекспира, а просто шутка, но раз вы будете выступать перед публикой, надо немного подготовиться, так что запомните текст и через три дня, в среду, проведем репетицию».

В назначенное время мы собрались, и началась репетиция. Исаак сидел на стуле, а мы перед ним «действовали». Он живо реагировал на действия исполнителей, срывался со стула и, как мячик, подскакивал к тому, кто говорил, наставляя, как более внятно произносить текст, какие интонации улучшить, чтобы передать иронию, как держаться, чтобы движения были более свободными и естественными. Грише Исаак сказал, что, хотя каждый из действующих лиц поизносит монологи, между индивидуальным выступлением и коллективным действием есть принципиальная разница. Зритель должен видеть, что между действующими лицами существует взаимодействие, связь, что они находятся в общении. Иллюзию такого общения может создать любой, иногда мало заметный жест. Более демонстративный яркий жест может быть очень содержательным. В попытке ввести такой «демонстративный» жест в наше представление он предложил Грише, чтобы Гамлет, прежде того, чтобы выяснять отношения с Офелией, обнял и поцеловал ее. Очевидно, он хотел намекнуть публике, что у Гамлета с Офелией были отношения, достаточно близкие. Я, исполнявшая роль Офелии, не разделяла этой точки зрения и твердо придерживалась принципа, сформулированного в романе Чернышевского «Что делать?»: «Умри, но не давай поцелуя без любви». К тому же, в то время не было принято раздавать поцелуи направо и налево, как теперь. Когда Гриша, с которым у меня были дружеские отношения, попытался выполнить требование Исаака, я отскочила как ужаленная и воскликнула: «Вот еще! очень надо!». Дальнейшие попытки преодолеть мое сопротивление потерпели полную неудачу.

Исаак, которому был чужд подобный целомудренный пуризм, возмутился, принял это за женский каприз, и, чтобы напомнить мне, что всем известно, что за мной ухаживает аспирант К., обратился к нему с громким упреком: «Что с нею делает К.?».

Эта перепалка развеселила присутствующих, но Гликман был огорчен, что его режиссерский замысел не был воплощен в отношении этой частной детали, которой он придавал некоторое значение. В течение нескольких ближайших дней он поговорил с некоторыми участниками спектакля, но «воспитывать» меня не пытался, оставив свои советы для более покладистых, чем я, «артистов».

Спектакль состоялся и имел успех. Зрителей пришло больше, чем мы предполагали. Пришли не только студенты нашего курса, но и несколько преподавателей, и студенты первого курса, и несколько человек со старшего. Аудитория живо откликалась на шутливые реплики, на попытки исполнителей имитировать профессоров. Добродушно смеялись преподаватели и хохотали студенты. Каждое появление артиста встречали аплодисментами и смешками. Появление внушительной Тени отца Гамлета произвело фурор. Хотя байковое одеяло, которое «изображало» королевскую мантию, было украшено нами кусочками ваты, чтобы их можно было издали принять за горностаевые вставки, многие зрители знали об его происхождении и были в курсе тех приключений, которые происходили во время «выноса» одеяла из общежития.