Воспоминания - [65]
С Л. Я. мы были знакомы с незапамятных времен. Кто и когда нас познакомил, не помню. У нас было очень много общих знакомых. Мы встречались на всякого рода заседаниях, защитах и других мероприятиях. Я, конечно, читала ее работы. Думаю, что она кое-что читала из моих работ. Но встречаться в домашних условиях мы стали, только когда она переехала на Выборгскую сторону и стала моей соседкой. До этого кто-то из общих знакомых позвонил мне и попросил успокоить Л. Я., которой предстояло переехать из центра в мой район, сказав, что она очень боится этого переезда. Я поговорила с ней по телефону, и на ее вопрос, можно ли жить там, где я живу, бодро ответила: «Очень даже можно». Все мои уверения, что ей понравится, она категорически отметала, утверждая: «Нет, это не Петербург, не Ленинград. Это другой город!». Переехав в наш район, Л. Я. первое время обращалась ко мне с мелкими бытовыми просьбами: у нее был какой-то страх перед новыми предметами, в том числе хозяйственными приборами. Общаясь, мы стали дарить друг другу книги, обмениваться ими. Она дарила мне свои работы с милыми надписями, что меня очень трогало. У меня лежали на всякий случай запасные ключи от ее квартиры. При всей своей склонности к системе и порядку Л. Я. любила заниматься ночью, так как днем ее, как и многих людей умственного труда, отвлекали разного рода помехи. В своих записях она отвела целое рассуждение «похвале ночи» как лучшему времени для занятий. Однажды на этой почве у нас возникла паника. Б. Я. Бухштаб — замечательный ученый, преданный друг Л. Я. в течение десятилетий, взволновался, когда в полдень Л. Я. не подошла к телефону, и в тревоге позвонил младшему другу Л. Я. Александру Кушнеру. Кушнер пришел ко мне за ключами, и мы с ним отправились в дом Л. Я., которая не открыла нам на звонки. Мы оба взволновались, и, когда я ему предоставила «право» открыть квартиру, он никак не мог этого сделать: ключи падали у него из рук. Мы в конце концов открыли дверь, и перед нами предстала Л. Я., проснувшаяся от шума, испугавшаяся, с криком: «Кто это ко мне ломится?!», а затем при виде нас: «Вы обезумели!». Мы испытали огромное облегчение от того, что все так хорошо обошлось. Привыкнув к прогулкам в окрестностях своего дома, где расположены несколько старинных прекрасных парков, Л. Я. полюбила эти места и свою уютную, светлую, хотя и небольшую, квартиру. Мы с ней гуляли и вели спокойные и не очень серьезные беседы. Меня удивляла ее осведомленность в вопросах политики, и мне нравилась ее манера обо всем говорить серьезно, взвешенно и неторопливо. Не желая навязывать ей мои оценки и суждения, я с удовольствием замечала, что наши взгляды на многое совпадают. Прочтя по-английски «Лолиту» Набокова, когда это произведение в России еще не издавалось, Л. Я. во время прогулки пересказала мне его. При этом она оживилась, и ее рассказ был очень интересен. Впоследствии, когда я смогла прочесть «Лолиту», она произвела на меня меньшее впечатление, чем в изложении Л. Я.
Л. Я. была гостеприимной и любезной хозяйкой. Она придавала большое значение порядку в доме. В ее небольшой однокомнатной квартире всегда было уютно и чисто. Хотя она много занималась, на ее письменном столе не было нагромождения книг: одна-две книги, которые были необходимы ей в данный момент. Ее библиотека была обширной, но она ограничивала себя в приобретении книг. «Нельзя жить в книжном шкафу», — говорила она. В этой связи я вспоминала Б. В. Томашевского, который говорил строгим голосом нам, молодым ученым: «Книги должны стоять на полках». Л. Я. нравилось, что я внимательно разглядывала висевшие у нее на стенах в комнате и даже на кухне небольшие картинки — подлинники известных художников ХХ века. На фоне одной из таких картинок снялся однажды Ю. М. Лотман.
Для меня всегда руки человека были вторым его лицом. Сохраняя память о замечательных людях, с которыми мне доводилось общаться, я помню не только их лица, но и их руки. Руки Л. Я. — маленькие, изящные, женственные, я бы даже сказала «дамские», если бы это определение не было странным по отношению к человеку столь твердого характера и ясного, рационального ума, как Л. Я. Впрочем, женственность в ней усматривал еще Гуковский, с которым Л. Я. дружила много лет. В письме к своей ученице Е. Я. Ленсу он утверждал, что «…в научном творчестве участвуют все силы психики человека — интеллект („логика“, „рацио“) и воображение и эмоция» и пояснял свою мысль: «Например, у В. М. Жирмунского почти все поглотила логика, а у Б. М. Эйхенбаума — эмоция. Я, например, работаю больше всего воображением, а не логикой. Что же касается женщин, то мне кажется, что они тоже творят больше эмоцией и воображением […] При всем этом именно такая творческая мысль может быть блестящей (см., напр., работы Лидии Яковлевны Гинзбург, типично „женские“)»
