Воспоминания - [61]

На следующий год Павел Наумович читал нам курс источниковедения. В своем огромном портфеле он приносил все справочники и библиографии, раскладывал их на столе и рассказывал об особенностях и назначении каждой из этих книг. Он говорил о них с любовью и даже нежностью, которая нам, еще не имевшим опыта самостоятельной работы, была не до конца понятна. Но то уважение и теплота, с которой он характеризовал составителей этих справочных изданий, говорили об их научном подвиге, воздействовали на наши чувства. Впоследствии в своей содержательной книге «О людях и книгах» (М., 1965) он опубликовал некоторые из этих рассказов. В это время мы с ним уже постоянно обменивались нашими статьями и книгами, когда они выходили. И эту книгу Павел Наумович тоже подарил мне.

Еще в студенческие годы я бывала изредка по разным делам в доме, где жили Павел Наумович и Г. А. Гуковский. Когда я оказалась в первый раз в этом знаменитом особняке, где были их квартиры, меня поразили старые паркетные полы, немного покатые, но из хорошего дерева, шкафы с прекрасными книгами. У Григория Александровича была уникальная библиотека XVIII века. Я протянула руку к полке и сразу же достала «Детское чтение» Карамзина. А Павел Наумович, знакомя со своей богатой библиотекой, повел меня в отдельную комнату, где были собраны все библиографические издания. Я подумала: «Ну зачем целая комната библиографии?». Павел Наумович открыл ящик картотеки и показал, что ведет учет всех современных работ, которые выходят из печати. Там стояла карточка на мою первую, единственную к тому времени печатную работу. Он указал мне на нее и сказал: «Вот, положено начало», дав таким образом мне понять, что верит в мое будущее.

Когда Павла Наумовича арестовали, нас, студентов, собрали в большой комнате, пришел сотрудник НКВД и прочел нам лекцию о том, что Берков — враг, который проник в университет и выдал себя за ученого. При этом он все время называл его «Berkoff», намекая, что он, наверное, немец. На следующей своей лекции Г. А. Гуковский обратился к студентам — слушателям, которые, как всегда, до отказа заполняли зал, и внушительно сказал о своей дружбе с Павлом Наумовичем и речью как бы поручился за него как за добросовестного ученого и достойного человека.

Освобождение Павла Наумовича из тюрьмы после того, как ему предъявлялись обвинения в государственных преступлениях, не было рядовым явлением. Имели широкое хождение рассказы о том, как Берков, пользуясь своим знанием иностранных языков и реалий западной жизни, заставил следователя поверить в фантастическую историю того, как он осуществлял свою шпионскую деятельность; и когда следователь поверил ему и все это занес в материалы судебного дела, Павел Наумович продемонстрировал нелепость этой истории и аргументов следствия. Не знаю, что в этих рассказах соответствует действительности, но в них отразилась непререкаемая вера в исключительную эрудицию и самообладание Павла Наумовича.

Политические обвинения, которыми ему угрожали в заключении, были с Павла Наумовича сняты, но и в дальнейшем он не был гарантирован от подозрений и самых нелепых наветов. То обстоятельство, что он учился в университете в Вене и приехал из-за границы в Россию, делало его в глазах начальственных наблюдателей неблагонадежным. Это питало фантазию борзописцев, строчивших доносы в виде газетных статей. Во время «антикосмополитической кампании», когда травля ученых и литераторов была поддержана свыше, П. Н. Берков, одной из научных проблем исследования которого была проблема связей русской классической литературы с международными литературными явлениями, стал объектом ожесточенных нападок. Во время одного многолюдного научного заседания, где с пристрастием обсуждались «идейные ошибки» Павла Наумовича [13], его очень оригинальным способом выручил профессор В. А. Десницкий. В. А. Десницкий вмешался в заседание, на котором бурно «разоблачали» Беркова, когда нападки на ученого достигли апогея. До Десницкого говорил некто Ёлкин — журналист, незадолго до того в одной из газет обрушивший на профессора ряд бездоказательных обвинений, носивших политический характер. Десницкий прежде всего пренебрежительно задел его, сказав: «Здесь до меня выступал некто Ёлкин или Палкин, я ничего не понял из того, что он говорил». Так он сразу дал понять, какая дистанция существует между известным ученым Берковым и никому не известным писакой, поносившим его. Далее с позиций знатока литературы XVIII века он стал резко критиковать Беркова за неиспользование им некоторых исторических сведений и какие-то неточности. Берков, беззащитный перед нелепыми политическими обвинениями, не мог кротко сносить профессиональную критику и стал «отбиваться», возражать. Между ним и Десницким возник чисто профессиональный спор, в котором Берков проявил всю свою огромную эрудицию. Этот научный спор был совсем не интересен начальству и проработчикам, которые стали покидать зал. Зрелище разоблачения и осуждения ученого-«еретика» было сорвано. Павел Наумович, очевидно, не был обижен на Десницкого за эту полемику в тяжелый для него момент. Во всяком случае, через много лет, в 1971 году, в «Ученых записках Ленинградского педагогического института им. Герцена» были напечатаны его воспоминания о В. А. Десницком, а в журнале «В мире книг» в 1969 году появилась его статья об уникальной библиотеке Василия Алексеевича.