Воспоминания - [59]

С Григорием Абрамовичем мы прошли рядом через очень большие трудности, огорчения, тяжелые ситуации, всегда понимая друг друга, сочувствуя друг другу, поддерживая друг друга. В тяжелые месяцы «антикосмополитической кампании» для меня твердая, полная собственного достоинства позиция Г. А. Бялого была образцом и примером. Григорий Абрамович рассказал мне подробности длинной эпопеи давления на него органов КГБ, пытавшихся добиться от него «материала» на его старого товарища, против которого организовывали «дело». Григория Абрамовича долго вызывали, запугивали, рисуя весьма реальные мрачные перспективы, которые его ожидают за его упорство, вплоть до того, что он может стать главной фигурой процесса. Григорий Абрамович держался стойко. Следователь, торжествуя, показал ему обнаруженную у обвиняемого — приятеля Григория Абрамовича — на квартире при обыске «сионистскую листовку» — на самом деле копию стихотворения А. С. Пушкина на библейский сюжет «Когда владыка ассирийский / Народы казнию казнил», в котором есть строки:

Кто сей народ? и что их сила,

И кто им вождь и отчего

Сердца их дерзость воспалила,

И их надежда на кого?

Григорий Абрамович разочаровал следователя, объяснив, что автор «листовки» — Пушкин. Впоследствии приятель Григория Абрамовича, умный человек, известный библиограф, сердился на Григория Абрамовича за это пояснение. Он собирался «открыть» авторство Пушкина только тогда, когда обвинение ему будет предъявлено, а следствие закончено. Впрочем, процесс не состоялся. Обвиняемого рассудили за благо отпустить и освободить от всякой ответственности. Времена стали меняться.

Одним из последних трудов Григория Абрамовича была его содержательная и изящная статья о драматургии Чехова, написанная по моей усиленной просьбе для двухтомника «Истории русской драматургии», который я редактировала. Не стоит даже говорить, что эта статья — лучшая в томе. В этом и так вряд ли кто-нибудь может усомниться.

8. В кругу студентов и коллег. Павел Наумович Берков

Научная и педагогическая деятельность Павла Наумовича Беркова на филологическом факультете Ленинградского университета и самое его присутствие в коллективе этого знаменитого учебного заведения оказывали значительное влияние на общую обстановку и на нравственное состояние его студентов и преподавателей.

Демократически настроенный, убежденный просветитель, Павел Наумович, будучи уникально образованным ученым, не тяготился тем, что добрая часть слушателей его лекций была слабо подготовлена. Он знакомил их со сведениями, источником которых была самая серьезная научная литература, и умел сделать это доступным и интересным студентам. В нем сочетались черты строгого хранителя заветов академической науки, требовательного профессора и доброго, снисходительного собеседника молодых людей.

На Павла Наумовича я обратила внимание в 1936 году, когда училась на втором курсе и еще не познакомилась с ним как с нашим преподавателем. Мы встречали его в коридоре, ведущем от

«малого конференц-зала» — большой аудитории, в которой нам часто читал лекции Г.А. Гуковский, — к деканату, где Павел Наумович, останавливаясь, разговаривал с нашим лектором. Его прямая осанка и легкая походка выделяли его среди толпы, снующей по коридору. Было видно, что это профессор, но что именно он преподает, мы еще не знали. Не знали мы тогда и того, что в Пушкинском Доме организована Группа по изучению русской литературы XVIII века, ученым секретарем и душой которой стал Г. А. Гуковский, высоко ценивший П. Н. Беркова как ученого — знатока культуры и литературы этой эпохи. Лишь после того как я и мои товарищи-студенты прослушали курс Гуковского о XVIII веке русской литературы, посещали его семинар, читали труды его, П. Н. Беркова и других ученых, слушали лекции П. Н. Беркова, то есть через год и более, мы стали посетителями заседаний Группы по изучению русской литературы XVIII века, и многие надолго сохранили интерес и своего рода привязанность к предмету ее научных занятий.

Особый интерес к культуре XVIII века, возникший в первые десятилетия XX века, имеет причины исторического и психологического характера. Политические события и общественные сдвиги этого отдаленного периода с особой остротой ставили в новую эпоху вопросы о законах истории. В XVIII веке был накоплен большой социально-политический опыт, давший огромный, зримый результат: за несколько десятилетий возникла и получила развитие литература совершенно нового типа, выросшая на почве новых социальных реалий. Сдвиги в бытовом укладе, в обычаях и в положении слоев общества, связанных с правительственными структурами, оказали влияние на творческую инициативность общества в целом. Механизмы этого культурного взрыва должны были быть важным и увлекательным предметом для изучения и осмысления в эпоху, когда вопрос о возможных последствиях подобных сдвигов стал актуальным. По сути дела, проблема состояла в том, как формировалась новая русская литература.

Книги, которые нам выдавались в специальном отделе из фондов Публичной библиотеки, были изданы в XVIII веке, и мы видели их и держали в руках старые переплеты, щупали бумагу, сделанную из тряпок, вчитывались в буквы старинного набора. Так мы ощутимо прикоснулись к реальности истории, которую совсем не «проходили» в школе и очень выборочно узнавали в университете. К тому же восприятие нашей учебно-научной темы «Литература XVIII века» в нашем сознании сближалось с петербургскими впечатлениями от города. Вспоминаю, как однажды весенним днем мы, студенты, перед началом конференции, посвященной М. В. Ломоносову, прогуливались по набережной Невы в обществе Г. А. Гуковского и П. Н. Беркова, с которым мы к тому времени уже были знакомы. Напротив нас на той стороне Невы виден был памятник Петру I — Медный всадник, мы проходили мимо Двенадцати коллегий — университета, здания, повернутого «боком» к Неве по желанию А. Д. Меншикова, мимо Кунсткамеры — первого музея, созданного Петром, мимо Академии наук, неразрывно связанной с именем Ломоносова. Все возбуждало мысли о XVIII веке русской культуры, воскрешало его события. Естественно, что именно в нашем университете эта тема оказалась близка юношеству и что в этом городе возникла постоянно действующая Группа по изучению литературы XVIII века, которой в разное время руководили наши профессора: академик А. С. Орлов, Г. А. Гуковский, П. Н. Берков, а затем бывший в одно время со мной студентом Г. П. Макогоненко — ученик Гуковского, впоследствии возглавивший кафедру русской литературы на филологическом факультете ЛГУ. Некоторые мои однокурсники своим постоянным участием в работе Группы внесли вклад в ее развитие (например, И. З. Серман). В годы нашего студенчества современных учебников по истории литературы, которые мы могли бы использовать, в нашем распоряжении не было, а старые учебники были по большей части недоступны нам и не соответствовали нашему восприятию литературных текстов. Своего рода учебниками нам служили записи лекций наших профессоров, статьи и книги их и других современных литературоведов. Курсы лекций, которые нам читались, обрабатывались нашими профессорами, издавались и долгие годы пользовались заслуженной популярностью.