Воспоминания - [58]

Взаимное чтение работ у меня и у Г. А. Бялого не было следствием взаимной договоренности, просто я читала все его работы, считая это очень полезным для усовершенствования своего профессионализма. Григорий Абрамович же читал мои работы потому, что я об этом его настоятельно просила. До самой его смерти, даже будучи очень больным, он оказывал мне эту любезность. Он давал мне ощущение прочной «обратной связи». Конечно, о таком читателе можно было только мечтать: доброжелательный, моментально схватывающий чужую мысль и сочувствующий ей, он был при этом строг, хотя свое неодобрение, если такое возникало, выражал очень сдержанно. Так, по поводу одной моей статьи, написанной «по плану» для коллективного труда, он сказал мне: «Вы изобрели, как выполнять такие задания». Мне большего было не надо: я поняла, что статья обнаруживает свой «прикладной характер», что так писать не следует.

Григорий Абрамович был моим оппонентом на защите докторской диссертации. Окончив диссертацию, я испытала большое внутреннее сопротивление перед необходимостью написать предисловие, в котором мысли диссертации должны были быть изложены вкратце и тем самым упрощены. Я не могла себя заставить начать эту работу. Мой брат Юрий Михайлович, которому я пожаловалась на это свое затруднение, сел за машинку и без всякой подготовки написал несколько четких и изящных фраз, которые «разрядили» мои творческие затруднения. Выступая на защите моей диссертации, Григорий Абрамович очень похвалил именно эти вводные фразы, прочтя их вслух, как он умел это делать. Я испытала чувство смущения и некоторой досады, что меня хвалят не за мой текст. Однако признаться в этом Григорию Абрамовичу так и не решилась. Впрочем, в этом эпизоде Григорий Абрамович лишний раз проявил свою чуткость и тонкий вкус. Если он и не узнал «льва по когтям», то следы «когтей» обнаружил и отметил.

В связи с моей защитой вспоминается и другой эпизод. Григорий Абрамович возражал против моей интерпретации одного эпизода в «Идиоте» Достоевского, усматривая в этой интерпретации «натяжку». Через некоторое время, перерабатывая диссертацию в книгу, я сказала Григорию Абрамовичу, что не включу в книгу эту свою интерпретацию. Он стал уговаривать меня обязательно включить ее. «Вы же считали ее „натяжкой“!» — «Но я говорил как строгий оппонент. Конечно, это можно критиковать, может быть, тут есть доля преувеличения, но мысль интересная».

Вспоминается несколько эпизодов из первых послевоенных лет. Б. М. Эйхенбаум поехал читать лекции в Прибалтику. Григорий Абрамович радовался, что Борису Михайловичу выпала такая интересная командировка, и хотел его приободрить поэтической телеграммой. Надо сказать, что в те годы число слов в телеграмме ограничивалось и сам текст подвергался проверке и регламентации. Каким-то образом Григорию Абрамовичу удалось так «обаять» почтовых служащих, что от него приняли и послали телеграмму?!

Как соловей над розой алой

Поет, ему ж ответа нет,

Так нынче вам Григорий Бялый

Шлет поэтический привет.

Борис Михайлович ответил ему «в тоне», но если оригинальность и эффект телеграммы Бялого состоял в ее полном несоответствии жанру, то Борис Михайлович сумел стилизовать образец жанра:

Шлю поэтический отзыв.

Читаю каждый день, но жив.

Приеду — среду.

Читал он, конечно, лекции.

А. А. Смирнов — известный ученый, исследователь западной литературы Средневековья и Возрождения, в частности, Шекспира, высококлассный шахматист, автор учебника по шахматам, рассказал в Пушкинском Доме якобы слышанную им от авторитетных физиков новость: в местах, где были атомные бомбардировки в Японии, идет процесс атомного перерождения земли, это перерождение движется ежедневно на 3 км по направлению к морю. В море много тяжелой воды, и через 7 месяцев после падения атомной бомбы последует всемирный взрыв, который повлечет за собой всеобщий катаклизм. Эта новость меня страшно огорчила: я не могла не поверить А. А. Смирнову — такому серьезному ученому, зная и о его связях в среде физиков. Я была в ужасе. Брат еще не демобилизовался после такой страшной войны. Хоть бы он успел вернуться, мы так его ждали! Неужели возможна такая мировая несправедливость?!! В страшном смятении я шла домой и в начале Невского проспекта, под часами, которые там висели, встретила Григория Абрамовича. Я ему рассказала потрясающую новость. Григорий Абрамович ответил мне очень спокойно: «Я не физик и не могу сказать, насколько это правдоподобно, но, как филолог, я вижу в этой версии все признаки легенды». Затем он проанализировал мой пересказ сообщения А. А. Смирнова в плане наличия в нем признаков легенды. Свой анализ он закончил словами: «Но каждый образец жанра имеет определенную почву, социальную среду, в которой возникает. Особенности версии, которую Вы изложили, говорят о том, что она зародилась в среде старшеклассников, школьников 9-10 класса». Доказательства, которыми Григорий Абрамович сопроводил это утверждение, окончательно развеселили меня, и я с облегченным сердцем весело зашагала по Невскому.

В другой раз Григорий Абрамович снял своим объяснением у меня стресс в более обычной, но так же взволновавшей меня ситуации. В ожидании какого-то заседания группа ученых обсуждала английский фильм, который мы все посмотрели, фильм, помнится, хороший. В нем был изображен конфликт между мужчиной и женщиной, причем автор фильма тенденциозно оправдывал мужчину. Я стала критиковать фильм с позиции женщины. Никто меня не поддержал, и все дружно стали на сторону «мужских интересов». Исчерпав аргументы, я пустила в ход последнее — общую формулу женской самообороны, сказав: «Просто все мужчины сволочи!». Моя горячность позабавила Бориса Михайловича Эйхенбаума, и он в насмешливо-примирительном тоне сказал: «Но не все же, Лидочка!» — «Все, — отрезала я. — Вы сами, Борис Михайлович, по себе это знаете!». Борис Михайлович весело засмеялся, а я оторопела, я поняла, что зашла слишком далеко. Сразу извиняться было как-то неуместно, и я тут же высказала свое раскаянье Григорию Абрамовичу, признавшись, что очень огорчена, так грубо обидев Бориса Михайловича. «Что Вы? — сказал Григорий Абрамович. — Вы ему польстили. Он очень доволен. Как Вы думаете, в какой ситуации молодая женщина имеет больше шансов понравиться пожилому, уважаемому мужчине: когда она распахнет перед ним тяжелую дверь или когда она подождет, чтобы он перед нею открыл эту самую дверь? Конечно, во втором случае. Никому не хочется считать себя неспособным на „мужское злодейство“ или на „мужское рыцарство“».