Воспоминания - [63]

На допросе задавали все те же вопросы, что и раньше: жена ли я генерала Ренненкампфа, знаю ли, где он скрывается. Наконец, меня спросили, узнаю ли я своего мужа, если мне его покажут. «Покажите», – сказала я, а сердце мое так и упало.

Часовой распахнул дверь, и я ясно увидела мужа. Он сидел на диване возле овального стола, работал над своими мемуарами. Старая картина. Я и рада была, что он еще жив, и горевала, что не удалось его скрыть от палачей! Сделала равнодушное лицо (чего мне это стоило) и безразлично смотрела в комнату, где находились и другие люди. Это была как бы приемная комиссара – морского министра матроса Канунникова.

Я все еще не знала, как ведет свою линию муж – держит ли их в недоумении, ведь у него был паспорт умершего грека Ригопуло, или объявил, кто он. Комиссар все время следил за моей реакцией и, как я видела, мне удалось ввести его в заблуждение. Наконец он спросил: мой ли муж сидит за столом. Решив выиграть время, я ответила, что издалека не вижу. Тогда меня попросили войти в комнату и подойти к мужу. Положение мое становилось невыносимым. Я не знала, как поступить, чтобы не повредить моему дорогому страдальцу, и молчала, пытливо глядя ему в глаза. Он все понял и пришел мне на помощь. Улыбнувшись, сказал, что признался и попросил меня сказать правду. Как гора свалилась у меня с плеч. Спокойно, как могла, призналась, что это – мой муж. Обменявшись с ним несколькими фразами, я должна была его покинуть, уйти домой, предварительно заручившись разрешением большевиков приходить к мужу на свидания.

Большевики оказались более предупредительными и покладистыми, чем я ожидала, и разрешили посещать мужа через день. Однако я видела его ежедневно, так как надзор за свиданиями был неважный. В комнате, где целый день сидел муж и свободно писал свои мемуары, всегда находилось много народу и был сильный беспорядок. У двери стояли сторожа-солдаты, но это никого не смущало и не беспокоило, и мы с мужем могли совершенно свободно разговаривать о чем угодно. Во время свиданий никого не назначали присутствовать возле нас, чем мы, конечно, широко пользовались.

Мне очень хотелось знать от мужа подробности ареста и, наконец, я их узнала. Оказывается, это было целым событием. Семьдесят пять конных солдат окружили дом, где находился мой муж. Они перекрыли все выходы, очевидно, ждали его бегства или сопротивления. В первую минуту муж хотел скрыться, благо для этого было много путей. Но увидев, что окружен – возле каждой двери и окна стояли хорошо вооруженные верховые, поневоле подчинился судьбе и вышел к ним. Несколько человек уже вошли в переднюю (антре) и спрашивали хозяев, здесь ли Ренненкампф. Озадаченные хозяева не знали, что ответить, и молчали. Тогда вышел сам генерал и назвался.

Сначала ему не поверили. Слишком невероятным казалось, чтобы человек сам себя выдал врагам так просто и скоро. Желая казаться грозными, большевики накинулись на хозяев за то, что те скрывали генерала. Они кричали: «Почему вы решили его спасти, что он для вас?» Испугавшись, несчастные хозяева не находили слов. Генерал решил спасти положение и вступился за них. Сказал, что он под чужим именем нанял у них комнату с пансионом. Найдя, наконец, того, кого так долго и тщательно искали по всему городу, большевики не стали обыскивать дом. Это спасло офицера Баркова. Когда муж решил сдаться большевикам, он посоветовал своему товарищу по несчастью Баркову спрятаться. Сказал, что его не будут искать, поскольку им нужен один Ренненкампф.

Большевики не поверили моему мужу, что он – генерал Ренненкампф, и прибегали к всевозможным ухищрениям, чтобы установить его личность. Очевидно, они предполагали, что кто-то решил спасти генерала и назвался его именем, а сам генерал не найден. Они обещали сохранить жизнь арестованному офицеру Протопопову (пех[отный] артиллерист из Таганрога), если он опознает моего мужа, так как тот знал его в лицо. Протопопову издали показали мужа и он, не колеблясь ни минуты, опознал его. Такой ценой этот офицер спасся от расстрела, но от судьбы не уйдешь. Я слышала, что в Крыму свои же белые офицеры повесили Протопопова за его не совсем чистые дела. Так бесславно на виселице он кончил свою жизнь.

Не знаю почему, сразу после ареста моего генерала поместили в огромной комнате-зале, где стоял письменный стол комиссаров. Там принимали посетителей, происходили доклады и допросы. Таким образом, он постоянно находился на глазах у большевистс[кого] начальства. Ему отвели прекрасный диван, на котором он днем сидел и писал свои мемуары, а ночью спал. У дивана в распоряжении мужа находились хороший овальный стол и стул. В этом, захваченном большевиками прекрасном частном особняке, была очень хорошая ванная. Моему мужу разрешили ею пользоваться. Питание было отличное – ему давали то же, что ели сами главари и все служившие в этом штабе солдаты. Продовольствия у большевиков было в изобилии, и они ни в чем себе не отказывали.

Вскоре после ареста мужа допросили. Начали с обычных вопросов: имя, отчество, фамилия, годы, чин и т. д. Не дожидаясь их конца, генерал сам спросил комиссара о причинах своего ареста. Оказалось, что его арестовали за участие в подавлении революции 1905 г. По словам комиссара, началось расследование событий того времени в Сибири. Муж рассказал о своей деятельности в то смутное время, и комиссар обещал проверить его слова. Теперь, когда прошло так много времени, мне совершенно ясно, что 1905-й год был предлогом для ареста.