Воспоминания - [38]

Что делать! Генерал решил заставить Сухомлинова во что бы то ни стало заняться подготовкой к войне. Сам П. К. Ренненкампф никак не мог этого сделать, поскольку по положению Сухомлинов был его начальством, и приказывать ему мой муж не имел права. Генерал думал, думал и решил посвятить в это дело двух больших умниц и патриотов, которые могли так или иначе воздействовать на беспечного ленивца Сухомлинова. Действовать следовало осторожно – П. К. Ренненкампф рисковал своей службой, но патриотизма у него было больше, чем честолюбия, а главное – он хотел помочь дорогой Родине с честью выйти из испытаний войны. В неизбежности войны с Германией он не сомневался. Об этом генерал постоянно говорил офицерам своего округа, заставляя их серьезно готовиться к ней.

И вот, в один прекрасный день, муж отправился к видному члену Государственной думы А. И. Гучкову.[195] Он все ему объяснил, рассказал о своей аудиенции у Государя и просил поднять в Думе вопрос о нашей подготовке к войне. Генерал просил Гучкова не выдавать его, т. к. не хотел ставить на карту свою карьеру.[196] А. И. Гучков – умница, он понял, что П. К. Ренненкампф – горячий патриот и нужный России человек. Понял он и то, как генерал страдает из-за неподготовленности военного ведомства к войне.

Гучков обещал хранить тайну, и при первой же возможности выступил в Думе по поводу нашей подготовки к войне. Из этого вышел большой переполох и много разговоров. Сухомл[инов] потребовал от Гучкова сообщить, откуда у него эти сведения.[197] Умница Гучков не растерялся. Он просил военного министра предоставить это дело ему и доказать Думе, что его сведения не точны. Сухомлинов же не мог этого сделать.

Дальше – больше. Статьи о нашей неподготовленности к войне и бездействии соответствующих должностных лиц (правда, без указания фамилий) появились в серьезном правительственном органе печати «Новое время» – петербургской газете, издававшейся Сувориным.[198] Писал их умнейший сотрудник этой газеты Меньшиков[199] – уже немолодой, солидный и осведомленный. К его статьям все прислушивались и верили ему. Вот тут-то Сухомлинова и приперли к стене. Все заговорили о нашей неподготовленности к войне; Государь читал «Новое время», ему докладывали и о речи А. Н. Гучкова в Думе. Тут, может быть, он и призадумался, и благодаря этому Сухомлинова заставили хоть что-то сделать.

Нетрудно догадаться, что и Меньшиков получил информацию от П. К. Ренненкампфа и что мой муж был виновником большого шума, поднятого этими выдающимися людьми. Сухомлинову никогда и в голову не приходило, что поход против него в Госуд[арственной] думе и на страницах «Нового времени» – дело рук Ренненкампфа. Иначе военный министр погубил бы его, обвинив генерала в раскрытии государственной тайны. П. К. Ренненкампф же называл эти проблемы не тайнами, а язвами, которые надо лечить.

До нас доходили слухи, что Сухомлинов безуспешно пытался узнать, кто сообщает эти данные А. И. Гучкову и Меньшикову. Так это и осталось тайной. Мужа моего, как он и надеялся, не выдали. Впервые это делаю я. Молчать нельзя, на все надо пролить свет.

Насколько помню, военный министр создал комиссию по обороне и все на нее свалил, а сам не работал. По легкомыслию он не осознавал своей ответственности, не верил в то, что война возможна. Однако в этом никакого злого умысла или предательства не было. В отличие от многих, ни муж мой, ни я не верили в предательство Сухомлинова. Просто он проявил большое непростительное легкомыслие, был ленив, увлекался светской жизнью и своей молодой женой. Ей нравилось весело жить, и муж не хотел от нее отставать. У них вечно были праздники, обеды, балы, и его жена флиртовала с неподходящими для ее положения людьми.

Итак, война объявлена. Мобилизация в полном ходу, и уже известно, кто куда назначен, а о назначении П. К. Ренненкампфа ничего не слышно.[200] Муж мой был в большом недоумении и ходил темнее тучи. Ему хотелось действовать, воевать, а он все ждал и ждал. Это он объяснял происками и интригами Сухомлинова. Военный министр знал о том, что округ мужа готов, что он ближе других к границе, а приказа о его назначении все не было.

Прошло несколько дней. Я сидела в своем будуаре, вдруг слышу – генерал летит легкими, быстрыми шагами, просто балерина, лицо его сияет, в глазах – радость. Я не дала ему закончить фразы. Сказала, что все ясно – он получил назначение.[201] Генералу только что вручили депешу, и он не понимал, откуда я уже все знаю. Я попросила мужа посмотреться в зеркало – его сияющий вид говорил сам за себя. Генерал радовался назначению и сожалел о предстоящей разлуке с нами. «Дай Бог, чтобы все хорошо кончилось для нас, для России, – сказал он. – Германия – сильный враг, пойдем с Божьей помощью».

Сборы его были коротки. Он давно уже подготовился к отъезду. Я и многие другие, в том числе и дамы, провожали его на вокзале. Недоброе предчувствие щемило мое сердце. Увидимся ли еще – проносилось в мыслях, но я и виду не показала, как тяжела была для меня эта разлука, не выдала беспокойство, которое росло с каждой минутой. Я знала, что многое у нас не так, как должно быть, а у германцев все предусмотрено, и они хорошо подготовлены к войне.