Воспоминания - [35]

Как можно вместе с командующим войсками работать, служить одному делу и находиться в такой оппозиции к нему! До сих пор не могу понять, как при этом Милеант мог оставаться в штабе и не искать себе другого пути и иного начальника! Вся эта рознь особенно сказалась в последнюю Великую войну и, конечно, не могла не вредить делу.

Жена генерала Милеанта[185] производила хорошее впечатление. Она казалась симпатичным, хорошеньким, наивным ребенком, но всецело находилась под башмаком мужа. Казалось, что она даже собственного мнения не могла иметь, в дела мужа не вмешивалась и была только светской женщиной. Отношения с обоими Милеантами сложились исключительно официально-светские. Встречались мы только на официальных приемах и обедах.

П. К. Ренненкампф хлопотал о другом, более приемлемом для него начальнике штаба, которого он хорошо знал, но Сухомлинов навязал ему своего ставленника Милеанта. Вообще, Сухомлинов старался все делать наперекор мужу и во что бы то ни стало хотел погубить его карьеру. Этого он и добился в Великую войну, когда после Лодзинской операции[186] Ренненкампфа отозвали от командования Первой армией в распоряжение военного министра (т. е. призвали к ничегонеделанию).

Осведомленность германцев просто удивляет, а, может быть, это их рук дело. За неделю до отставки генерала Ренненкампфа из Первой армии германцы выставляли в окопах и на постах вблизи русских войск громадные плакаты: «Скоро вашего генерала Ренненкампфа уберут от вас». Все это и свершилось как по писаному.

Хочу рассказать о прозвище генерала Милеанта. Смело могу сказать, что я пользовалась любовью и некоторой популярностью у младших офицерских чинов. Они не боялись меня, знали, что я всегда стою за правых и обиженных и всегда помогу им, чем могу. Они рассказывали о своих неудачах, нуждах, обидах и находили во мне живой отклик.

Так, я узнала, что накануне праздника Рождества Христова штабных офицеров очень огорчил новый, жесткий и нечуткий начальник штаба генерал Милеант. С давних пор существовал обычай давать к Рождеству всем офицерам штаба наградные из особых сумм, которые всегда имелись в штабе, и это называлось «рождественским гусем». Милеант же распорядился никому ничего не давать. Бедные офицеры впервые остались без этого «рождественского гуся», а они уже распланировали все свои праздничные расходы из этих сумм.

Все очень огорчились, особенно жены и дети этих офицеров. С тех пор они возненавидели генерала Милеанта и прозвали «Милеантом – не чистой воды бриллиантом». Так эта кличка и осталась за ним навсегда среди офицеров.

Перед самым объявлением мобилизации в нашем доме произошла удивительная, мистическая история. Не берусь судить о том, что это было.

Как-то рано утром, когда все еще спали, лакей вошел в зеленую гостиную, чтобы ее убрать, и увидел незнакомого генерала, курившего папиросу. Он велел лакею доложить о себе П. К. Ренненкампфу. Лакею было приказано в любое время дня и ночи сообщать о прибытии посланников или депеш – время было тревожное, и генерал ожидал приказа о мобилизации. Лакей разбудил моего мужа. Узнав, что в такой ранний час его хочет видеть какой-то генерал, он быстро оделся и велел просить генерала к себе в кабинет.

Велико же было изумление П. К. Ренненкампфа, когда растерянный лакей объявил, что генерал исчез из зеленой гостиной. Муж удивленно спросил, как вообще этот генерал туда попал, кто его провел. Все, желавшие видеть П. К. Ренненкампфа, обыкновенно ожидали внизу, в специальной дежурной комнате.

Лакей рассказал все, как было. Ничего не понимая, муж велел позвать двух жандармов, которые днем всегда находились в вестибюле дома, а ночью спали в соседней комнате с дежурной. Они сами запирали двери на улицу и никто, минуя их, не мог проникнуть в дом. Выяснилось, что жандармы недавно встали и никого не впускали. Часовые находились на местах, но не видели, чтобы кто-то входил в дом. Лакей был крайне смущен. Получалось, что никого не было, и он напрасно поднял генерала с постели. Но разве стал бы он шутки шутить с грозным генералом, ведь это грозило потерей места!

Генерал просил его рассказать толком, что ему почудилось. Лакеем у нас был татарин. Вина он не пил, и померещиться ему было не с чего. Он божился, что генерал с ним разговаривал и курил, и указал на папиросу, еще дымившуюся в пепельнице. Надо сказать, П. К. Ренненкампф никогда не курил папирос, изредка курил сигару, лакей тоже был некурящий, и в доме не было ни одной папиросы. В конце концов муж махнул рукой и ушел.

С того дня по всему дому пронеслось, что у нас было привидение, и раз это был генерал, то быть войне. Загадочная история. А война, действительно, вскоре была объявлена.

Хочу рассказать о манифестации, устроенной жителями Вильно в самом начале войны после победоносного вступления наших войск в пределы Германии. Первый взятый <у немцев> пулемет дня три стоял на балконе нашего дома, на видном месте. Потом его как первый трофей увезли к великому князю Николаю Николаевичу.[187]

После ухода генерала во главе Первой армии на фронт наша семья зажила тихой и спокойной жизнью. Не было никаких приемов, никаких визитов – только работа для фронта, лазарета и для семей мобилизованных запасных, которым необходимо было помогать. Рано ложились, рано вставали, дабы работа не терпела урона; все время, весь день были распланированы строго по часам.