Воспоминания - [32]

Советовала ей преодолеть ложный страх перед командующим войсками, ради своих сирот пойти и хлопотать. Взяла с нее слово, что на следующий день она будет у генерала в приемный час ходатайствовать о пособии и пенсии. Потом она поинтересовалась, кто я. На это я ответила, что у меня есть причины не говорить своего имени, и что мы еще увидимся. Она поблагодарила за совет и добавила, что верит мне, раз я сама хлопотала у генерала.

Уходя, я положила на стол в конвертике то, что ассигновала на первые дни ее безденежного существования. Извинившись, просила принять от меня эту небольшую сумму, как от своей сестры, и была довольна, что она взяла деньги, поблагодарив, и не делала из этого истории и неловкости.

На мой вопрос о том, не хотела бы она как-либо устроиться и зарабатывать сама, вдова ответила, что с удовольствием заведовала бы «монополькой» (продажей казенного вина), т. к. при магазине дают квартиру с отоплением и освещением. Однако, по ее словам, получить такое место было трудно из-за множества желающих. Кроме того, это зависело от губернатора, а доступа к нему у вдовы не было. Я ей посоветовала и об этом сказать генералу, потому что он мог оказать протекцию у губернатора.

Дома я просила мужа принять вдову и сделать для бедняжки все, что в его силах. Конечно, муж мне это обещал. Он сказал, что его долг помочь ей, для этого в его распоряжении есть специальные суммы, тем более что ее муж был очень хорошим офицером и погиб на службе. Я очень обрадовалась и просила генерала разрешить мне находиться в назначенный час в соседней с кабинетом комнате и даже подглядеть в замочную скважину, как Карвовская будет с ним говорить. Я видела, что она трусит, и хотела посмотреть, как генерал ее успокоит. Просила его посадить вдову так, чтобы я могла хорошо ее видеть. Муж долго смеялся над моими словами, назвал это ребячеством, но все сделал, как я просила.

Наступил час, назначенный для вдовы, а я все еще сомневалась, что у нее хватит смелости прийти к генералу. Когда появился дежурный жандарм и доложил П. К. Ренненкампфу, что пришла вдова, я уже была в смежной комнате и видела, как она входила в полуотворенную дверь. Страх не покидал ее, и прежде чем переступить порог, она незаметно перекрестилась. Вся в трауре, бледная и взволнованная, со слезами на глазах она шла к генералу. Он же, увидев ее, вскочил с кресла перед своим кабинетным столом и пошел навстречу. Ласково ее приветствовал, выразил сожаление по поводу смерти ее доблестного мужа. Встретив хороший прием, вдова успокоилась и начала излагать свою просьбу.

Генерал пошел ей навстречу и помог даже больше, чем она могла ожидать. Он позвонил в штаб и распорядился выдать ей в тот же день весьма крупное пособие, так что от неожиданности и радости Карвовская совершенно растерялась. Генерал также распорядился написать одно прошение для усиления пенсии Карвовской, другое – для получения пособия из Александровского комитета о раненых,[172] находивш[егося] в Петербурге.

Вдова совсем ошалела и просила о месте в «монопольке», которое ей также устроил генерал, написав письмо к губернатору Д. Н. Любимову.[173] Несмотря на свое горе, Карвовская ушла вся в слезах от радости и рассыпаясь в благодарностях. При этом она, наверное, думала, что служба за Царем, а молитва за Богом никогда не пропадут. Благодаря генералу и ее сестра получила в гимназии место классной дамы, а ее детей определили на казенный счет: девочку – в московский институт, а мальчика – в корпус. При вдове осталась только ее мать и грудное дитя. В материальном отношении вся семья устроилась лучше, чем при жизни покойного капитана. Воистину помог ей сам Господь.

Вышло комично только одно: на радостях вдова Карвовская рассказала многим сослуживцам мужа о том, что у нее была дама в трауре, которая уговорила ее пойти к генералу Ренненкампфу, и с помощью Божией все хорошо устроилось. Карвовская рассказала и о том, какой генерал добрый, вежливый и мягкий, как хорошо к ней отнесся, а ведь говорили, что он очень суровый. «Все – неправда, – сказала она, – я ему по гроб буду благодарна и всегда молюсь за него».

По описаниям вдовы мое инкогнито было раскрыто, и я очень досадовала на это. Вдова пришла благодарить и, увидев меня, сразу узнала. Все – случай в жизни. Главное – рука Господня, а мы только руководимы Им.

Никогда не забуду удивительного случая, который расстроил моего мужа и мог бы ему очень повредить, т. к. врагов у него было немало, во всяком случае, не меньше друзей. Случилось это вскоре после его назначения командующим войсками, во время празднования трехсотлетия Дома Романовых.[174]

Рано утром в соборе было длинное торжественное богослужение по случаю трехсотлет[ия] Цар[ствующего] Дом[а], а затем – военный парад на площади Лукишки визави здания суда. Я вместе с другими наблюдала его из окна суда, выходившего на площадь. Видно было отлично. Все было красиво, и никто из зрителей, кроме членов «Союза русского народа»,[175] следивших за тем, чтобы все было правильно, не заметил некоторого упущения в параде.

Когда все кончилось, и мы с генералом встретились дома, он рассказал мне о своей досадной оплошности: он забыл провозгласить «многие лета» царствующему дому. Из-за этого вышла заминка, а генерал ее не заметил. Он впервые принимал парад в качестве командующего, и это не вошло еще в привычку. Генерал уже знал о намерениях черносотенцев (так звали за глаза членов «Союза русского народа») доложить, кому следует, о его оплошности как об умышленном деянии.