Воспоминания - [30]
Хочу рассказать, почему ненавидевшие П. К. Ренненкампфа интенданты прозвали его «кетовым генералом». Кета – это сибирская рыба, очень питательная, довольно вкусная. Ее продают в соленом виде. Этой рыбой иногда кормили солдат, особенно в пост. Перед употреблением ее мочили в холодной воде, а потом варили. Мы сами ели кету, взятую генералом на пробу из первой попавшейся бочки.
Для солдат ее обычно покупали интенданты, причем рыба от них была отнюдь не первосортная и по довольно высокой цене. Один солидный поставщик, еврей, кажется, фамилия его была Шлезингер,[163] привез кету прямо из Сибири по более низкой цене и лучшего качества, чем продавали другие интенданты. Генерал предложил интендантству брать рыбу у этого поставщика, но среди недовольных интендантов начался бунт. То, что рыба стоила значительно дешевле, объяснялось просто. Во-первых, она шла не через перекупщиков, а напрямую. Во-вторых, на ней не наживались посредники – еврейчики виленские, и, да простит мне Господь, Шлезингер не должен был давать взяток интендантам. Кто в России не знал, как широко жили интенданты, получая небольшое жалование. Какие бриллианты, наряды и выезды имели их жены, и какие приемы они устраивали. Это ведь была тайна Полишинеля.[164]
Раз генерал рекомендовал поставщика Шлезингера, то это равнялось приказу, и никто не мог противиться. Солдаты получили дешевую, отличную рыбу, пострадали только интенданты. Они были в бешенстве, шипели, как змеи, и втихомолку строили козни генералу. За заботу о солдате и военной казне прозвали его «кетовым генералом». Да простит Господь их за это. Недаром наш великий баснописец Крылов писал в своей басне о гусях: «…где до прибыли коснется, не только там гусям, а людям достается»[165].[166]
В Вильно жил отставной генерал Пневский[167] – очень милый, серьезный человек, прямой и честный. Его сын[168] был также отличным офицером. В Японскую войну сын был ранен около глаза. Все думали, что он останется слепым, жалели его, ведь у него были очень красивые глаза. К удивлению всех сын Пневского не потерял зрения, только носил очки. Вот и все, чем кончилось это ранение.
Хотя он не был подчиненным моего мужа, но всегда, когда приезжал к отцу, считал своим долгом явиться к моему генералу и засвидетельствовать свое уважение и любовь. Я поинтересовалась о причинах такого отношения, и генерал объяснил, что сначала у молодого Пневского сложилось о нем впечатление под влиянием отзывов врагов, и он был против него сильно настроен. Потом молодой офицер служил на войне под началом генерала Ренненкампфа и составил о нем свое мнение. С тех пор его уважение и любовь к бывшему начальнику все росли и росли.
Мне это было в особенности приятно, т. к. молодой Пневский был исключительно образованным, умным, удивительно моральным, семейным человеком и к тому же отличным боевым офицером. Все ставили его в пример как рыцаря и умницу.
Однажды мой генерал пришел после стрельб, проходивших в окрестностях Вильно, расстроенный и подавленный, чего раньше с ним никогда не случалось. Я поинтересовалась, в чем дело. Обычно муж мой никогда не посвящал меня в военные дела, но тут сделал исключение, т. к. я беспокоилась: предполагала, что есть какие-либо неблагополучные вести от наших родных.
Он рассказал мне обо всем, не называя фамилий. Оказалось, что на стрельбах генерал слышал, как один из офицеров учил солдат лгать. Он велел им выпустить больше пуль, чем полагалось, чтобы было больше попаданий в цель. Так этот офицер хотел отличиться на показательных стрельбах. Генерала возмутил этот обман (он не терпел обмана; сам никогда не говорил неправды и другим не позволял). Этот поступок подрывал авторитет офицера, ведь он входил в сделку с нижним чином для обмана начальства. К тому же создавалось ложное впечатление об уровне боевой подготовки военных частей, а это могло закончиться катастрофой. О финале этой нехорошей истории муж мне ничего не сказал.
На другой день дежурный жандарм доложил мне, что жена одного из младших офицеров просит принять ее по спешному делу. Ни его чина, ни фамилии я теперь не помню. Фамилия мне ничего не сказала, т. к. офицеров в округе было много, а у нас бывали начиная с командиров полков. Я предполагала, что это по делу школы «Белого Креста» для офицерских детей, и велела просить ее в свою приемную.
Велико же было мое удивление, когда я увидела совсем еще юную даму всю в слезах. Она бросилась передо мной на колени и умоляла спасти ее мужа. Я просила ее не устраивать сцен, сесть в кресло, успокоиться и рассказать толком, в чем дело. Прибавив, что если есть какая-то возможность, то я непременно помогу. Это была жена того самого «отличившегося» на стрельбах офицера. Я была в смущении, потому что никогда не вмешивалась в служебные дела генерала. Об этом ей и сказала. Да и что я могла изменить, ведь ее мужа уличили в проступке, и он должен был понести наказание по закону.
