Воспоминания - [28]

Наши отношения с поручиком Важ[иевским] были чисто официальными. Это отличало их от отношений с его предшественниками, другими адъютантами. Надо правду сказать, что таких адъютантов прежде и не было. Поручик Важиевский бывал у нас не иначе, как по делу, или его вызывали для каких-либо приказаний. Хотя он пользовался квартиркой в том же доме, где жили мы, совершенно обособленной и изолированной. Важиевский имел ребенка – девочку. Это я узнала только потому, что он просил разрешить ей гулять в саду. Сад был большой, и она никому не мешала, поэтому я ничего не имела против.

Важиевский не был внушительным: маленького роста, плешивый, юркий, суетливый… внешность вполне соответствовала его мелкой душе. Порой он был мне очень неприятен, и инстинкт меня не обманул.

Как-то весной я вышла на балкон и увидела старшую дочь Ольгу (семилетнюю девочку) в большом горе. Вот что оказалось: каждый день рано утром со своей юной гувернанткой она ходила в парники смотреть, как росли маленькие огурчики. Им обеим доставляло много радости видеть, как они с каждым днем увеличиваются. Они ждали, когда их можно будет с разрешения садовника сорвать и самим принести к столу. И вдруг… огурчиков не оказалось – они бесследно исчезли. Садовник был поражен и огорчен не меньше их, ведь, кроме него, никто не прикасался к парникам. Француженка решила проследить, кто воришка, и через несколько дней это выяснилось. Кто же это был? Какой срам! Оказалось, что солдат – денщик Важиевского по поручению своего офицера ходил в парники, срывал молодые огурчики раньше, чем они попадали к нам на стол, и уносил их в прикрытой листьями корзиночке.

Солдатик очень смутился. Он ведь не мог ослушаться офицера, и мне было его очень жаль, т. к. вид у него был несчастный. На мой вопрос, откуда у него огурчики, он ответил, что сами их «благородие» дали эту корзинку и велели набрать огурчиков. Я не хотела делать из этого истории. Просила поблагодарить поручика за беспокойство и передать ему, что в другой раз садовник сам будет собирать для нашего стола огурчики и все прочее из парников, да и дети мои лишаются удовольствия их собирать. Велела солдатику отнести корзиночку на кухню моему повару. Все вышло хорошо, и солдатик был рад, что я не поняла, как он полагал, проделки его поручика. С тех пор Важиевский не отваживался кушать наши огурчики.

Да, мелко, но характерно! После этой истории я поняла, что от такого человека всего можно ожидать, и стала его бояться. Наконец, решила сказать мужу, открыть ему глаза, что за офицер около него. Так и поступила, взволнованно рассказала ему обо всем. Генерал всегда удивительно владел собой. Он мне не поверил. Сказал, что у него с представлением об офицере связано понятие рыцарства, и вдруг такая некрасивая история! Может ли это быть? Скорее всего, тут что-то не так. Солдат, вероятно, таскал для себя парниковые огурчики. Под конец муж просил меня успокоиться и не думать так плохо об офицере. Я свое дело сделала, но не смогла убедить его в том, что не все офицеры – рыцари! Меня поразили идеализм и доверчивость моего мужа.

Не знаю, говорил ли он с Важиевским или нет. Думаю, что нет. Муж не допускал и мысли, что может быть такой случай. Если бы генерал поверил этой истории, то сразу же удалил бы Важиевского от себя. После этого случая Важиевский попался второй раз, и больше я ему никогда не доверяла.

Я поехала лечиться в Карлсбад,[153] а потом все мы – и дети, и муж отправились отдыхать в Крым. Дом наш опустел, и Важиевский мог делать, что хотел, без страха и без надзора. Вернувшись из Крыма, я с детьми прежде всего отправилась в наш любимый сад. Выйдя на балкон, сразу же заметила, что все мои любимые кусты громадных редких белых роз исчезли. Я подозвала садовника, который как раз находился в саду, и спросила, где мои любимые розы. Садовник просил его не выдавать, боясь потерять место, которым дорожил, но сказал, что поручик Важиевский приказал их выкопать и посадить в его собственном саду у домика на Антаколе.[154] Садовник думал, что Важиевский делает это с моего разрешения.

От наглости этого адъютанта мне было досадно до слез. Ведь это ужас что за человек. Перед прислугой стыдно за него. Да и какой он адъютант для моего генерала, просто позор. Решила опять все сказать мужу, чтобы он знал, какой у него офицер, и снова ничего не вышло. По мнению мужа, мне не следовало верить садовнику. Он считал, что садовник, вероятно, небрежно смотрел за розами, и они пропали. Боясь моего неудовольствия, он свалил все на Важиевского, так как знал, что я не пойду к нему выяснять, в чем дело.

На это я возразила мужу, откуда же тогда садовнику известно о домике Важиевского, если я о нем не знала? Он предположил, что когда нас не было, Важиевский посылал садовника поработать у себя в садике. Садовник остался этим недоволен и наговорил на адъютанта. Генерал просил меня оставить подозрения и не делать историй из-за садовника, который все наврал. Я и сама не знала, кому верить, а кому – нет. Сердце мое было неспокойно, Важиевскому я не верила и не уважала его еще больше.