Воспоминания - [24]

Несколько ночей они проговорили…Потом были новые ночи…

…Судьба «из огня воскресшего Феникса» определилась. И пошла, пошла, двинулась вперёд счастливо под пристальной и доброй опекою этого удивительного человека.

…Было сперва долгое долечивание в Петербурге и в Стокгольме. Потом учёба в Норвегии. Потом учёба в Бельгии. Потом учёба и работа в Императорском Высшем Техническом училище в Москве и, наконец, в Льежском Технологическом институте. Было счастливое, «На коне!», возвращение на свои Каменские заводы. Но были перевороты. Были печальные результаты их. Была Первая мировая война с ПРИКАЗОМ от 3(16) сентября 1914 года по военному ведомству №568, учреждавшим Управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части во главе с членом Государственного совета генерал–адьютантом принцем Александром Петровичем Ольденбургским (1844–1932), наделённым самыми высокими правами и полномочиями, подчинявшегося только Верховному главнокомандующему и лично императору.

И была исключительной по накалу милосердия, государственной и общественной значимости работа Верховного организатора–диспетчера сети лазаретов на Волыни сперва в медицинской епархии мамы (доктора Фани) а потом, до 1922 года в ипостаси «Советника Магистра Ордена Госпитальеров—Иоанитов и Ольденбургского, по созданию беспримерной МАТЕМАТИЧЕСКОЙ системы поиска, медицинской регистрации, учёта, распределения и организации лечения миллионов — с августа 1914 по ноябрь 1916 гг. 5 819 935 раненых и заболевших (на огромном — от Балтики до Каспия, — русском фронте; за тем на бойне войны Гражданской). В коей системе МАТЕМАТИЧЕСКИЕ Способности (писалось — СВОЙСТВА) ЗАЛМАНА ДОДИНА сыграли определяющую роль». А по остановке в 1920 году Каменско—Запорожских Заводов и демобилизации, — через Европейское Объединение ГАССО-МАННЕСМАНН, — счастливое возвращение (до событий 1929 года) к Истинной цветной металлургии в Гипро«ЦВЕТМЕТЗОЛОТО» по Большому Черкасскому переулку в Москве. На свою кафедру Московского университета (со Шмидтом), на Моховой. В математическую лабораторию ЦАГИ (с Туполевым) на Немецкой улице Немецкой Слободы…

В эти же годы определилась судьба и самой Стаси Фанни: 19 октября 1914 года (через десять лет после гибели в Порт—Артуре первого мужа, доктора Михаила Вильнёв ван Менк, и после семи лет знакомства Стаси Фанни с Залманом, они поженились.

ЗАЛМАН

Повесть об отце

Меня постоянно интриговал, беспокоил стойкий, настойчивый интерес к фигуре, к памяти отца множества соприкасавшихся с ним людей. Именно, соприкасавшихся: он чрезвычайно редко подпускал к себе кого бы то ни было, очень высокие требования предъявлял он к людям близким. В молодости у него были истинные, верные друзья. Он помнил их. Был верен дружбе с ними. Памяти о них. И не изменил им новоприобретениями, когда они ушли навсегда.

Среди «соприкасавшихся» были люди самого разного возраста, полюсного общественного положения, несовместимого с его собственным миропониманием. Многих, очень многих из них он пережил, но и его пережили многие — из стойко интересовавшихся им, из постоянно помнящих его. Годы проходили, десятилетия со дня его смерти в июне 1962 года. А люди, знавшие его появлялись всё — разные, по разным причинам, с разными целями; возникали, вдруг, забытые мною давным–давно, или вовсе незнакомые мне прежде по моему тогдашнему малолетству, а позднее — из–за долгого, по уважительным причинам отсутствия моего в мире отца.

Они находили меня, — но искали–то они Его… Его они искали. Он был им нужен. По разным — я уже сказал об этом — причинам. Некоторым по причинам достойным понимания и уважения…

Как знакома мне одна из таких причин — тревожащее постоянно, постоянно зовущее чувство нестерпимой необходимости увидеть хоть на мгновение давно ушедшего человека — не всегда близкого, не всегда понятного, но всегда интересного, без которого, оказывается, собственная твоя жизнь — казалось бы, ничем особенным не связанная с этим человеком, вроде бы ничем абсолютно независящая от него — как бы останавливается, наткнувшись на непреодолимое препятствие, пустеет, меркнет, становится вовсе ненужной…..

Да. Отца уже давно не было. А они все приходили ко мне. И словно происходило это не в моей лаборатории на Дмитровском шоссе, а в… камере следователя, начинали деловито припоминать события его жизни, его действия, поступки, сказанные им слова — будто показания давали. Стереотип их поведения не сразу открылся мне: надо было всех их послушать и самому разобраться во всех этих психологических нагромождениях, причёсанных под благопристойность поминания отца и опрысканных вежеталем «естественной заботы» о… моем, оказывается, будущем — «…сына уважаемого всеми нами дорогого нам Залмана Самуиловича…»

Из рассказов — «показаний», большей частью случайных, иногда беспорядочных, но всегда для меня неожиданно интересных, ничего, казалось бы, не складывалось: осколки разбитого вдребезги зеркала напоминали они… Но… Время шло. «Осколки»' накапливались. Незаметно из этой хаотической россыпи мозаичных камешков вселенской памяти, как из цветной светящейся загадочно смальты выкладывалась новая картинка жизни, а потом и панорамка неких неизвестных мне ранее дел и чувств отца. Не всегда неожиданных для меня, но постоянно интересных свежими эпизодами, деталями, оттенками. Между прочим, сам дух «показаний» сначала раздражал меня. Период досады на самого себя за безропотное выслушивание именно показаний длился довольно долго, хотя, конечно, я не позволял себе выдавать собеседникам мои эти досадные чувства. Я благодарен им был за рассказы об отце.