Восьмой день недели - [58]

Дербенев шумно выдохнул:

— Дурак не поймет — одну смену отлихорадило, зато ребята поняли, каких высот достичь можно.

— Здесь очень душно, — сказал Радин. Будько закрутил головой, пытаясь понять истинный смысл фразы, на всякий случай распахнул форточку.

— Благодарю. — Радин допил чай. — Вы, друзья, простите меня за такое сравнение: вы будто на пароме плаваете — берега примелькались, жизнь вроде остановилась. Что было возможно вчера, завтра станет невозможным. И я ломать буду заранее запланированные рекорды, которые делаются нечестным путем. Да, да! И ломать буду «рекордсменов», тех самых, которых сначала создают на бумаге, потом расчищают им путь к пьедесталу!

Будько, прищурясь, смотрел на Радина, словно впервые видя его. Он не мог понять простой истины: зачем рубить сук, на котором сидишь? Любой мало-мальски мыслящий руководитель старается выбить план поменьше, хотя бы на время освоения проектной мощности.

— Мы обжалуем приказ, учти! — с угрозой сказал Дербенев.

— Это ваше право. Но по-старому не будет.

Дербенев решительно встал.

— Не знаю, как вы, товарищи, только я, дорогой начальник, с тобой, видать, не сработаюсь!

Радин вскинул голову:

— Что ж, незаменимых у нас нет.

Подобного ответа Дербенев не ожидал. Заморгал, стиснул в кулаке рукавицы, быстро взглянул на Будько. Лицо Тихона наливалось кровью.

— А я не уйду. Чую: только и ждешь этого. Чтобы делишки свои обделывать… Шалишь! Я в цехе останусь. А вот за тебя не могу поручиться! — Дербенев ожег Радина взглядом и вышел.

27

У секретаря парткома завода только что закончилось совещание пропагандистов. Обе створки дверей были распахнуты, и в приемную выходили возбужденные, раскрасневшиеся люди с папками и портфелями, на ходу обменивались репликами, мельком оглядывали Радина, который стоял у порога кабинета и ждал, когда освободится Дорохин. Проводив всех, Дорохин потянул шнурок оконной фрамуги, верхняя половинка окна приоткрылась, и в кабинет вметнулся порыв ветра.

— Здравствуйте, Николай Васильевич! — бодро приветствовал парторга Радин. Последняя их беседа была обоюдоприятной, и Радин надеялся, что и нынешняя встреча пройдет на высоком уровне. — Вы меня приглашали?

— Садитесь! — Дорохин указал на стулья. — Приветствую! — Прошел к столу, но сел не сразу. Долго искал что-то, хмурился. И Радин искренне пожалел парторга. Горит человек на работе. Ни дня, ни ночи. — Садитесь! — снова проговорил Дорохин, на этот раз резко и властно. Интонация голоса, обращение на «вы» не предвещали ничего хорошего, но Радин был сегодня в прекрасном настроении — дела в цехе шли нормально. Сварили первые плавки «с шапкой» по методу Бруно, это не могло не радовать.

Дорохин враз отодвинул бумаги в сторону, сел. Справа от него возвышался стеллаж с вымпелами и сувенирами, подарки гостей завода. Солнечный свет отражался в стеклах стеллажа и падал на бледное лицо Дорохина.

— Жалоба! — Дорохин прищурился от солнечного света. — Догадываетесь?

— Не жалуются на того, кто ничего не делает, — Радин попытался разрядить обстановку. — Не будут жаловаться, человек станет счастливым, а счастье не всегда здорово. Персы рассказывали: если на их языке слово «счастье» прочесть наоборот, получится «пропащий».

Дорохин грустно посмотрел на Радина.

— Вы с какого года в партии? — И, не дожидаясь ответа, изрек: — Должны знать: партийный комитет — не место для болтовни. Объясните, пожалуйста, чем вы руководствовались, издавая сей приказ? — Дорохин подвинул ближе знакомый зеленый листочек с приказом, перепечатанным на ротаторе.

Честно говоря, Радин с этой стороны не ждал подвоха. Ведь Будько и, конечно, Дербенев прекрасно знали, что рекорд, можно сказать, сфабрикован. Так, к сожалению, бывает: одна смена идет на рекорд, а вторая — простаивает: бывает из-за нехватки материалов. И если «творцы рекорда» решили жаловаться, значит, надеются на «сильную руку».

— Я руководствовался интересами производства! — торжественно, чуть насмешничая, сказал Радин.

— Демагогия. Ваш приказ слабо мотивирован.

— Так считаете вы? А у меня свое мнение.

— Отмените приказ! — Дорохин решительным жестом руки прервал Радина. — Проявите принципиальность, подобную той, что вы проявили во время первой плавки.

Радин сухо усмехнулся. Нажим со стороны секретаря парткома удивил его.

— У вас, Николай Васильевич, своеобразный юмор, — Радин встал. — У меня нет времени выслушивать его.

— Сядьте, Радин! — с неожиданной властностью проговорил Дорохин. Он сидел прямо, чуть подав подбородок вперед, отчего лицо его выражало непоколебимую решимость. — Разговор только начинается. Вы никогда не задумывались над смыслом слова «знаменосец»?

— Человек, несущий знамя! — Радин все еще держался бодро.

— У меня был закадычный друг, — голос Дорохина слегка дрогнул, — Валя Сизых. Знаменосец. Знаете, на фронте немало рождалось историй, почти легенд, но про Сизых рассказывали невероятное. Его убили в двух шагах от высоты, которую мы ожесточенно штурмовали. Сизых сделал эти два последних шага. Мертвый. Со знаменем в руках…

— Я не совсем понимаю… Какая связь?..

— Странно, — Дорохин даже отстранился от Радина, — не чувствовать связи между прошлым и настоящим. Маяк, уважаемый товарищ Радин, не только кораблям нужен. Ты выставил крепкого мастера. Смотрите! Это — эталон! Вы тоже можете стать такими!.. Подтягивай отстающих до уровня передовиков. В этом суть социалистического соревнования. Это элементарно, право слово!