Восьмой день недели - [56]

— Дай гляну! — Это Будько. Запыхался. С лестницы почти бегом бежал, как молодой. Берет из рук Дербенева стальную подстывшую корочку, гнет сильными пальцами.

— Отличная! Дуем дальше!

Дербенев широко улыбается. Показывает в рукавице большой палец. То ли плавку хвалит, то ли начальника. Понимают друг друга с полуслова. Анализ придет через две-три минуты, а они уже начнут выпуск стали. У Будько «нюх» на металл, безошибочная интуиция. Идут на рекорд — счет на секунды.

И снова разносится над цехом команда:

— Ковш под плавку!..

Белесый свет зари чуть раздвинул темноту кабинета. Будько не узнал его. В стороне горбатился стол, диван казался неуместным, в глазах мельтешили красные скобки. Не включая электричества, Будько скинул прямо на пол каску, прилег на диван. Трижды повторил про себя: «Двадцать минут». Положил под голову газетную подшивку и сладко зевнул. «Шестнадцать плавок сварили. До утра далеко…»

Разбудил его телефонный звонок. Будько поднял голову и не сразу сообразил, где находится. Звонил Дорохин.

— Слушаю, Николай Васильевич! Да, да! Все идет, как задумано. За тридцать минут — плавка. И не думаю шутить. Сам выверил. На то и рекорд, на то и мы… — Покосился на часы. — Уже семнадцать. Думаем сколько? Двадцать четыре. Вот так. Спокойной ночи…

Будько посидел на диване, усталый, отяжелевший. Протянул руку, поднял с пола каску. Не надел, покачал, держа за ремешок. Чего ждал он от наступающего дня? Не славы, не аплодисментов. Хотелось самого малого: пусть все станет на свои места, как было раньше, до этого несчастливого года. Только теперь он по-настоящему оценил прошлое: действительно, шел на работу, как на праздник, спокойно, уверенно. Подчиненные заглядывали в глаза, ловили каждое слово, верили. Эх, если бы это вернулось!

Глядишь, и правда что-то изменится. Вполне. А уж Радин-то удивится, узнав о рекорде. С ним не смогли, а с Будько… Дай-то бог! Тяжко вздохнув, Будько встал и пошел в цех…

26

Чтобы попасть из цеха в кабинет заместителя начальника, нужно было выйти сначала на улицу. Владыкин по узкой винтовой лестнице спустился вниз, миновал подъездные пути, шагнул за порог. Ночь была тихой и темной. Блестящие пятна света ложились на мокрый асфальт, на пожухлую траву вдоль железнодорожной колеи. Блики то и дело меняли очертания. Владыкин постоял, подумал о том, что неспроста, видно, вызвал его Будько, не спеша поднялся на второй этаж, прошел пустым коридором. В приемной тишина. Смутно белела каска на столе.

Владыкин толкнул обитую войлоком дверь, вошел в кабинет. Поздоровался. Будько, не поднимая головы от бумаг, показал на стул.

Владыкин присел осторожно, словно сомневался, оставаться в, кабинете или уйти. Чуточку подождал.

— Может, я попозже? Ты видно, занят. — Вероятно, в голосе своего давнего приятеля Будько все же уловил насмешку, но вида не подал.

— Спешишь? — поднял он голову.

Побарабанил короткими пальцами по столу, из-под густых бровей посмотрел на Владыкина. Взгляд был тяжелый, не сулящий ничего доброго. Владыкин почувствовал неладное.

— Почему не дома, Тихон?

Будько подошел к нише, открыл дверцу холодильного шкафа. Из термоса налил в стаканы заваристого чая, достал бутерброды с ветчиной, подвинул стакан Сергею Ивановичу.

— Заботишься о подчиненных?

— Забочусь.

Владыкину показалось, сидят они не в служебном кабинете, а дома, на кухне. Чай был горячий, Будько пил маленькими глоточками. Оба молчали, словно испытывая терпение друг друга. Разрядку в молчаливую дуэль внесла вспыхнувшая лампочка селектора.

— Слушаю. Да, он самый, Будько. Нашли все-таки. Ни днем, ни ночью покоя нет. Что с того, что в цехе? Может, я здесь прописался? Где мастер? Где механик? Ах, не найдете? Выходит, начальник полезет вам менять фурму… Башкой думайте. Завтра я вас на рабочую серединку вытащу, семь шкур спущу! — Со стуком опустил трубку на рычаг.

Владыкин допил чай, обсосал дольку лимона.

— Ну, чашечки, как говорится, перевернуты. Спасибо. Чем еще порадуешь?

— Опять ничегошеньки не ведаешь? Бедняжка, В вакууме живешь?

— Что имеешь в виду? Я, Тихон, начинаю уставать от прозрачных твоих намеков, бумаг, говорильни с подтекстом. Работать я хочу. И не просто день до вечера, а так, чтобы с головой.

— Твоя консультация? — Будько швырнул Владыкину лист бумаги.

Приказ начальника цеха. Когда успел? Из Магнитогорска только что приехал. Быстро пробежал по строчкам:

«Рекорд бригады Дербенева нанес серьезный ущерб цеху, заводу. Для него были созданы тепличные условия. Сменщикам из-за этого пришлось работать на плохом чугуне, мелком ломе. Производительность в цехе резко упала. Так, бригада Бруно Калниекса выполнила задание на семьдесят процентов. Приказываю: старшего конверторщика Дербенева М. П. строго предупредить. Исполняющему обязанности начальника цеха Будько Т. Т. объявить выговор».

Владыкин фыркнул.

— Доволен?

— Смешно. За рекорд — по шапке. И выговор заму…

— Очковтирательство приписал! Вранье все! А ты ехидный стал. — Будько грузно приподнялся над столом, упрятав в мохнатые брови глаза-щелки. — Владыка, о будущем не думаешь? Зайцы и те не жрут траву возле своего логова, а ты… Радина дома принимал?