Восьмой день недели - [112]

— Ребят сами подберете, научите их премудростям. Суть бригадного метода ясна: опыт новаторов — всем. Только есть одна просьба, — Виктор наклонился к лицу мастера, — пожалуйста, не сразу знакомьте молодежь со своими предками… с дедом Никито, с яичным желтком. Договорились? — протянул руку.

— В человеке, Витек, есть главный нерв, струна особая. Тронешь — она чисто-чисто зазвенит. Мой нерв — кладка, пойми ты, ручная кладка, — Парфен так и не пожал протянутой руки. Виктор неловко отстранился. — Меня с пацанвой равняешь? Шалопаи будут камни подносить, а я в общий котел стану вкалывать? Дудки!

— Скоро установим машину для напыления футеровки… машину. Зачем нам ручная кладка, для тренировки? И вообще, Парфен Иванович, наш разговор затянулся. Вот, возьмите! — подал Никитину новенькую брошюру. — Увлекательнейшая книжка. «Инструкция института «Огнеупоры» по кладке стекловаренных печей». Новейшая.

— Сам читай! — разозлился Парфен. Швырнул инструкцию на стол. — Не согласный я идти в бригаду.

— Уйдете с завода. Пора кончать с партизанщиной.

Парфен побледнел, вцепился обеими руками в подлокотники кресла. Последняя фраза ударила в самое сердце. Плохо помнит, как вышел из кабинета, как пил в приемной воду. Малость пришел в себя, когда очутился в цехе. В голове все еще звучали набатным колоколом обрывки фраз: «век штучных гениев кончился… уйдете с завода…» Походил возле печи, как очумелый, двинулся на выход. «Лады, коль мой век закончился, то баклуши бить стану, — решил про себя, — сколько времени телевизор не включал, не был с год в березовой роще, а раньше-то большим охотником считался до березового сока». Шел, не замечая прохожих, разжигал самого себя: «Приду, швырну оземь дедову плиту, сгребу в кучу образцы и… на помойку. Витек-то, оказывается, стоит на плечах гигантов, а я… я тоже далеко вижу. Наши местные мастера по каменной кладке испокон веку в России дороже золота ценились».

…Ксана нагнала Парфена за воротами завода, в аллее трудовой славы. Мастер только что прошел мимо собственного портрета, даже не глянул в его сторону. Два раза окликала, Парфен не отвечал. Догнала, взяла за рукав. Он остановился, нисколько не удивился. Спросил чужим голосом:

— Оксана Семеновна, скажи: кто стоит перед тобой?

— Парфен свет Иванович, симпатичный мне человек.

— Нет, неправильно! — отмахнулся Парфен. — Перед тобой — ноль, штатная единица, член бригады. Смекаешь?

— Опять чудишь — огород городишь.

— Я, ежели хочешь знать, преклоняюсь пред тобой, пред умом твоим, — неожиданно признался Парфен, шевельнул с досады широченными плечами. — Предлагала оглянуться, увидеть разную там красоту… К тому и возвращаюсь. Шабаш. Парфен Никитин начинает новую жизнь.

— Чего буробишь-то? Чего? — Ксана принюхалась, не под градусом ли мастер?

— А ты, Оксана Семеновна, будь сызнова моей любимой женой. Да. Перебирайся в квартиру, готовь свои салаты, переставляй мебель по собственному разумению, крути веселую музыку. Теперича мы с тобой на все картины ходить станем.

— Заболел что ли, Парфенушка? — Ксана осторожно притронулась ладонью к холодному лбу мастера, беспокойно оглянулась по сторонам: нет ли поблизости знакомых — помочь довести мужика до дома. С головой, видно, что-то. И немудрено: с его каменьями в сумке — ни дня, ни ночи. — Ксана подхватила Парфена под локоть, подвела к скамейке, присела рядом, лихорадочно соображая, что делать дальше. И тут Парфен подобрался, словно разом стряхнул с себя дурь, взглянул на женщину светлыми глазами:

— Шабаш! Разошелся, как холодный самовар. Может, правда, хватит пудовые каменья таскать, годы не те, хотя, честно сказать, какой из меня член бригады, я — мастер-единоличник. От одной тревоги за дело пропаду, поневоле стану за каждым присматривать, перепроверять, во все щели полезу, завоют от меня люди, дикими голосами взвоют…

— Не спрашивай старого, спрашивай бывалого! — отмахнулась Ксана, — объяснить по-человечески не можешь, все вокруг да около.

— Айда ко мне домой, там все и разобъясню…

* * *

Легкий бег по тропинке, что вилась посредине березовой рощицы, всегда успокаивал Виктора, не только давал заряд бодрости, но и побуждал к раздумьям о быстротекущей жизни. Вот и сейчас, закончив пробежку, он скинул намокший от пота спортивный костюм с престижной эмблемой фирмы «Адидас», умылся на кухне холодной водой до пояса, накинул на крутые плечи махровый халат, присел на диван. Подложив правую ладонь под щеку, задумался. Сегодня днем совершенно случайно услышал в бытовке разговор двух мастеров. Один сказал товарищу: «Наш-то ЭВМ, Виктор Константинович, малый не промах, любого спихнет, кто ему поперек дороги встанет».

«ЭВМ» — он уже не впервые слышал это прозвище. По всему выходило, что стекловары прозвали, его машиной, бездушной машиной. Наверное, он невыгодно отличается от Кирьяна да и от Максименкова. Но почему? Виктор попытался трезво, объективно проанализировать свою деятельность на руководящем посту. Взял сначала собственные плюсы. Начал со «своей» печи. Отныне план стал постоянно перевыполняться, сократилось количество рекламаций, стекло идет с новыми техническими свойствами. Правда, до этого пришлось поменять чуть ли не половину руководителей участков, бригадиров, мастеров. Чья в этом заслуга? Его. Пятерым толковым ребятам квартиры выбил. А что же отнести к минусам? Возможно, прозвище «приклеилось» к нему после того, как однажды Виктор прямо в глаза посоветовал Максименкову переменить должность. Тот скривился, как от зубной боли, ничего не сказал. А сторонники его зашептали по углам. Возможно, он был неправ лишь в одном: сущую правду любят выдавать, как сладкую конфетку в яркой обложке, проглотишь — не заметишь. Однако разве лучше молчать, видя, что человек больше не тянет тяжело нагруженный производственный воз, работает по старинке, тормозит дело. Почему-то с некоторых пор понизить, снять, перевести на более низкую должность у нас порой считается чуть ли не оскорблением. По натуре он не жестокий человек, но когда нужно, то умел быть твердым, решительным, его просто так не собьешь. Разве это плохая черта?.. Если быть предельно честным перед собой, то чувствовал: скоро и эту свою должность перерастет, хочется более масштабного дела, чтобы дух захватывало. Н-да, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Отличная поговорка. Только почему-то в нашей реальной жизни подобные солдаты кой-кому явно не по нраву. Отчего же в большом спорте, например, всячески поощряется борьба за лидерство. Разве в жизни не такое же соперничество между бездарностями и талантами, между «серыми» и яркими личностями. Разве так уж безнравственно трудиться в полную силу, стремиться быть первым? Виктор припомнил товарища по институту — Володю. Добрые задатки проявлялись у парня в институте, а потом… сейчас он обмирает только в том случае, когда пытается первым приобрести модную вещь.