Восьмой день недели - [110]

— Сейчас у Виктора Константиновича заканчивается заседание профсоюзного комитета. Зайдите, пожалуйста, через пятнадцать минут.

Парфен качнул седеющей головой. Чтобы убить время, направился в составной цех. Давно не бывал здесь, с интересом огляделся, пошагал вдогонку за транспортерной лентой, что несла на парусиновом ложе промытый и высушенный белый песок. Приостановился в одном месте: на магнитном листе, прикрепленном к огромному ситу, словно густая щетка, топорщились крошечные иголочки железа, извлеченные из песка. Сколько раз видел он на своем веку, как происходит загрузка исходных материалов для варки стекломассы, никогда не вдумывался в суть происходящего — работа как работа. А сейчас вдруг представил мысленно этот странный слоеный пирог: лежат пластами вещества, из которых должна свариться стекломасса, — самый толстый — слой песка, втрое поменьше — слой соды, еще меньше — известняка, доломита, сульфата. Все это лопасти машин тщательно перемешают, отправят в печь, а там, известное дело, из небытия возродится его Величество — Стекло. Неожиданная гордость за свой труд вновь, как в молодые годы, наполнила душу Парфена тихой радостью. На ум пришли полузабытые строки, сочиненные когда-то Михайло Ломоносовым:

«Пою перед тобой в восторге похвалу. Не камням дорогим, не злату, но стеклу».

Когда Парфен снова появился в приемной, с техническим секретарем произошла удивительная метаморфоза. Женщина строго взглянула на него, укорила:

— Я — человек здесь новый, а вы… почему не сказали свою фамилию? Мне за вас нагорело… Проходите в кабинет. Вас ждут.

— Да, но, — кивнул на вешалку, заполненную плащами, куртками.

— Заходите, — упрямо повторила женщина.

…В просторном кабинете заместителя начальника цеха было полно народу: председатели местных комитетов участков, члены всевозможных комиссий. У окна сидел в задумчивой, отрешенной позе Максименков. Все обернулись в сторону Парфена — что это за важная шишка, входит в кабинет без разрешения. Виктор спокойно указал Парфену на свободный стул, продолжал на мгновение прерванную речь:

— Итак, при работе по скользящему графику в производствах, на участках и в отделах совместным решением администрации завода и профсоюзного комитета согласно пожеланиям работников вводится с 1 июня суммированный учет рабочего времени, отработка каждым недельной нормы может иметь место в течение недели, месяца или иного периода, принятого в качестве учетного. Это в дополнение к вышесказанному. По этому гибкому графику переходят работать сначала цеховые базы отдыха, затем пойдут на пути перестройки заводские, за ними детские, медицинские учреждения.

— Стоит ли огород городить? — подал реплику кто-то из третьего ряда. Парфен не успел разглядеть лица. — Выгода какова?

— Экономисты подсчитали: производительность труда повысится на 20—25 процентов.

— Ого, — протянул тот же голос.

— И последнее, — Виктор отдернул черную шторку на грифельной доске. Взял в руку указку, сделанную из прозрачного оргстекла. — О путанице кадров. У нас происходит растрата образования. Да, да. Вместе с начальником цеха и общественными организациями проведены рейды по участкам, фотографирование рабочих мест, сделан хронометраж. И вот что получилось. Инженер Харитонцев — мастер, а сдает смену технику Хазину, тот дяде Саше — практику. Кто тут дорос до кого — неизвестно. Шесть инженеров «висят» с утра до вечера на телефоне, девятнадцать техников и практиков занимают инженерные должности, а в то же время ровно пятьдесят семь специалистов с высшим образованием пристроились, иного слова не подберу, на рабочих местах. Неужели не ясно: рабочий должен выполнять обязанности рабочего, инженер — инженера.

— А в секретарях две девицы ходят с «верхним» образованием! — сказал сумрачный мужчина с крупными руками на коленях. Это был Кутейников — председатель цеховой группы народного контроля.

— Нынче средняя сообразительность бывает дороже высшего образования! — буркнул Парфен, но все его услышали.

— Омертвление капитала — страшней, чем оборудование, лежащее под снегом. Предлагаю провести на участках встречно-сменные собрания на тему «Человек и его рабочее место». Для всех ИТР мы вводим творческие паспорта, нечто вроде трудовой книжки. Раз в полгода в цехе будем проводить переаттестацию.

В кабинете поднялся невообразимый шум. Кто-то одобрял новшество, некоторые решительно восстали против. Максименков демонстративно отвернулся, стал разглядывать что-то за окном. Виктор, не обращая внимания на шум, неторопливо укладывал бумаги в красную папку.

— Товарищи, на этом заседание профкома закончим. Все свободны. Парфена Ивановича прошу остаться.

Максименков вышел из кабинета вместе со всеми, даже руки Виктору не подал. Проводив начальника цеха взглядом, Виктор удовлетворенно потер ладони, вышел из-за своего стола, сел на правую сторону приставного устройства, напоминающего журнальный столик, на котором грудой лежали карандаши, белели листочки бумаги, жестом пригласил Никитина пересесть ближе.

— Хорошо, что вы пришли, Парфен Иванович, — Виктор сразу дал понять, что распространяться на тему заседания не намерен, — я сразу начну разговор. Давным-давно мне пришлось услышать стихи: «С детства не любил овал, я с детства угол рисовал».