Воскрешение из мертвых - [71]

— Ну?! — выкрикнула она. — Доволен? Теперь ты доволен? Добился своего? Этого ты хотел?

В страхе, в потрясении, в растерянности Веретенников молча смотрел на нее.

— Что же ты бутылку не выставишь по этому поводу?! А. Веретенников? Самое время ведь выпить! Или как? Отпраздновать, может быть, хочешь нашу встречу? Чем не праздник, а, Веретенников?!

Ему показалось, она была близка к истерике.

— Клава… Клава… — проговорил он. Но голос его прозвучал тускло, почти неслышно.

— Что же ты сына своего не обнимаешь? Или боишься? Обними, обними, не бойся, он не кусается!

Веретенников молчал, по-прежнему не двигаясь. «Неужели и правда это бессмысленное существо — мой сын?» — с ужасом думал он.

А Клава вдруг упала на колени рядом с ребенком, обхватила его за плечи, прижала к себе. И тот удовлетворенно притих рядом с ней.

— Вот что, Веретенников, — сказала Клава, поднимая к нему мокрое от слез лицо. — Слушай меня внимательно. Никогда — слышишь: н и к о г д а  больше не появляйся здесь. Я не хочу этого, не хочу! Теперь ты все знаешь, и не надо вмешиваться в нашу жизнь. Ты — слабый человек, Веретенников, и тебе это просто не по силам. А теперь уходи. Уходи! Ты противен мне, слышишь?!

Веретенников смутно помнил, как вышел он из квартиры, как спускался по лестнице, как очутился на улице. На улице ему стало плохо. Холодная испарина проступила по всему телу. «Смертный пот», — так, кажется, говорят в народе. Такое случалось с ним и прежде — обычно после запоев. Сначала прошибал холодный пот, потом постепенно свет начинал меркнуть в глазах, он терял сознание, падал в обморок. Тогда, чтобы спастись от этого, предотвратить наступление дурноты, был лишь один способ: опохмелиться, успеть опрокинуть стакан вина. Теперь он был лишен и этого спасения.

«А почему, собственно? — вдруг подумал Веретенников. — Ради чего я стараюсь? Что мне терять теперь? За что держаться? В чем смысл, если ничего уже нельзя изменить? И зачем суетиться, делать вид, что ты жив, когда ты уже мертв, тебя нет?»

Мысль его работала сбивчиво, глухое отчаяние овладевало им.

«Все кончено, все кончено», — повторял он про себя.

«А что, если и правда прихватить бутылку и закатиться к Клаве? Пир во время чумы. Давай, мол, Клавочка, тряхнем стариной!» — Такие выходки когда-то и верно были в духе того, прежнего, Веретенникова.

Кажется, он и впрямь начинал бредить.

Все кончено.

Свежий холодный воздух немного привел его в чувство. Веретенников обнаружил себя стоящим на Невском возле распивочной. Еще не зная, как поступит он дальше, словно бы машинально спустился он в полуподвал, откуда несло теплом и коньячно-лимонным духом. Здесь, как и в прежние времена, было людно и шумно. И выбор все тот же — коньяк, шампанское, долька лимона, конфетка «Весна» на закуску. Веретенников встал в небольшую очередь, но, когда уже подошел к кассе, вдруг заколебался. Однако его подтолкнули сзади: «Ты что, батя, уснул?» — и он торопливо выбил сто граммов коньяку. Впрочем, и теперь у него еще была возможность повернуться и уйти отсюда. Бог с ними, с потраченными деньгами. Казалось, какая-то сила мешала ему подойти к продавщице и протянуть чек. И тут вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Веретенников оглянулся. Ба! Вот уж с кем не виделся он целых сто лет! Сам Константин Иванович Веселов, врач диспансера, где некогда безуспешно пытался лечиться Веретенников, собственной персоной стоял перед ним. Хороший мужик, свойский. Тогда, в те прежние времена, Веретенников любил пофилософствовать с ним, порассуждать на различные отвлеченные темы. Едва ли не друзьями стали они тогда, на рыбалку ездили однажды вместе. И вот теперь встретились снова.

— А я, понимаешь, тут с приятелем заскочил, отпуск его спрыснули, чтобы хорошо ему на югах отдыхалось. А потом, гляжу, ты, как витязь на распутье, стоишь. А ты что, опять употребляешь? — спросил Веселов, кивнув на чек в руках Веретенникова.

— Да нет… это так… — замявшись, ответил тот.

— Ну ладно, дело твое, я тебя перевоспитывать сейчас не буду, — хохотнул Константин Иванович. — Значит, ты бери свой коньяк или что у тебя там, а я себе сейчас быстренько чего-нибудь сорганизую.

И он жизнерадостно устремился к кассе. Сколько помнил его Веретенников, он всегда был такой — подвижной, говорливый, жизнерадостный. И в общем-то рад был сейчас Веретенников, что встретил именно этого человека. Уж кто-кто, а Веселов знал все его прежние грехи и художества, от него можно было не таиться и не прятаться. Понимал он, все понимал. Легко с ним было и просто. Да и одним своим присутствием здесь он словно бы заранее уже оправдывал Веретенникова, выдавал ему индульгенцию.

— Ну вот и чудненько, — сказал Константин Иванович, когда они оба со стаканами в руках примостились возле боковой стойки. — Теперь можно и за жизнь погутарить.

Он чокнулся с Веретенниковым и отпил из своего стакана. И Веретенников тоже сделал глоток. Несколько мгновений он словно бы с удивлением вслушивался, как коньяк согревает его пищевод и желудок.

«Вот все и кончено», — снова подумал он.

— Иной раз все-таки полезно дать организму разрядку, — оживленно говорил между тем Константин Иванович. Его круглое лицо раскраснелось и лоснилось от пота. — Устроить встряску. Это, я тебе скажу, просто необходимо для снятия стрессовых напряжений. Конечно, в меру, с умом, не так, как ты в свое время забуривался. Кстати, до меня тут доходили слухи, будто ты лечился у Устинова. И будто он даже превратил тебя в трезвенника. Совершил, одним словом, чудо. А теперь я вижу, что «слухи о моей смерти, как говорится, были сильно преувеличены». Выходит, блеф все это с Устиновым, самореклама? Я так, впрочем, всегда и считал, туфта чистой воды…