Восхождение Зенты - [29]

— Надо расслабиться. Вы бы знали, как я устал!

— Вы подружились с Никодимовым? — спросила Зента.

— Я всегда с ним дружил. Я дружу или с тем, кто мне нравится, или с тем, кто мне выгоден.

— Он вам нравится?

— Он мне выгоден.

— Я тоже вам выгодна?

— А вы мне нравитесь.

Иващенко допил водку и вернулся к бильярдному столу.

— Я — карьерист, май лав! Я из тех, кто всегда карабкается наверх, независимо от того, кто там, наверху, и что там, наверху. Просто потому, что мне нравится быть наверху.

— Это откровенно.

— Зачем мне от вас что-то скрывать? — Иващенко ударил кием по одному из шаров, и два шара закатились в лузу. Он был доволен. — А вы нет? Вы делаете что-то из возвышенных соображений? Май лав! Что вы можете сами по себе? Почти ничего. Вокруг вас тоже все схвачено. Вы думаете, к вам можно заявиться просто так, с улицы?

— Конечно.

— Вы что, действительно такая наивная? Кто у вас записывает на прием?

— Секретарь…

— А откуда он у вас появился?

— Мне рекомендовали…

— Кто? Кто вам его рекомендовал? Короче, кто вам его прислал? Ай, май лав, даже неинтересно…

— Я подчиняюсь только Центральному управлению “Благой вести”, — сказала Зента.

— А разве вы на ничейной территории? По-моему, вы на чейной территории. А тут мы все решаем, май лав! Мы! Ну, огорчаться не стоит. Такие дела. После основательных стихийных бедствий надо подумать о дисциплине. Милая, бедная моя девочка, да у нас каждый нищий стоит на положенном ему месте и берет себе определенное количество милостыни. В противном случае он потеряет свою работу.

В дверь постучали, и невысокий (но не лилипут) человек вкатил столик с закусками.

— Отлично! — сказал Иващенко, плотоядно обозревая еду. — Мясо, рыба, жульены… Спасибо. Сами разберемся. Можешь идти.

Человек ушел, бесшумно затворив дверь. Иващенко подкатил столик с едой к Зенте.

— Должен добавить… Карьеристы не только любят быть наверху. Карьеристы — это те, кто еще просто любит жизнь и то приятное, что она приносит. Я вам сам положу, здесь один лилипут просто классно готовит!

Зента чуть поковыряла еду и отставила тарелку.

— Не нравится? — удивился Иващенко.

— Нравится. Просто я не привыкла есть ночью.

— Ночное время — наше время.

— Мне кажется, для любителя жизни это не самое уютное местечко, — сказала Зента, оглядывая комнату.

— О, наверху полно всяких самых презентабельных мест. Просто я устал и здесь как-то привычней.

Иващенко налил себе еще водки. Он ел много, красиво и с удовольствием.

— Не хотите есть, так хоть жуйте конфеты… Каждый делает свой выбор… Я не осуждаю ни тех, ни других. Вон мой друг Иннокентий О. сделал свой выбор, нравится ему жить в крысиной норе в обнимку с гнилыми книгами — пусть. Потрясающие люди, восхищаюсь. Но для меня от них от всех пахнет кислятиной. Я привык каждый день менять рубашку и выходить на работу, как на бой. Моя цель — выиграть и победить. Всех! Сделать так, как нужно мне!

Иващенко доел, вытер рот салфеткой и с удовольствием потянулся.

— Ну? — сказала Зента. — Что у нас дальше по программе?

— По программе? — сказал Иващенко. — Будем совокупляться!

— Где? — спросила Зента.

— Можно на бильярдном столе — так экзотичней. Можно пойти наверх, найти какое-нибудь мещанское гнездышко. Но там постельное белье не всегда меняют, а я брезглив.

— Что-то не хочется, — сказала Зента.

— Это вам решать. С Васей У. хотелось?

Зента с удивлением посмотрела на Иващенко. Тот отвел глаза.

— Что делать, май лав, я слишком много знаю.

Иващенко достал из-под стола бутылку и вылил в бокал все, что там оставалось.

— От этого, главным образом, и устаешь. Кто умножает познание, тот умножает скорбь. Выпьем?

— Не хочется, — повторила Зента. — Проводите меня.

Иващенко проводил ее до выхода. У дверей сидели все те же лилипуты.

— Сколько можно просить! — гаркнул на них Иващенко. — Не ешьте здесь рыбу! Пройти невозможно!

Лилипуты съежились и зашелестели газетой.

Вышли на улицу.

— Дальше я не пойду, — сказал Иващенко. — Добирайтесь сами. Во-первых, вы меня разочаровали. А во-вторых, я серьезно пьян.

Зента кивнула ему на прощание и быстро пошла по улице.

— Май лав! — сказал Иващенко не то в сторону уходящей Зенты, не то самому себе, не то далеким звездам. Он пошатнулся, потерял равновесие и упал на колени. — Май лав…

На другой день Зента послала художнику Васе У. коробку с красками и сделала попытку привести в “Благую весть” просящую подаяния женщину с ребенком.

Женщина со спящим ребенком на руках сидела на ступеньках у спуска в метро, к ее груди была приколота табличка: “Помогите больному ребенку”. Идти с Зентой она сразу и охотно согласилась, но у входа в “Благую весть” вдруг сообразила, куда ее привели, совершенно растерялась и, когда Зента на секунду отвернулась в сторону, исчезла в неизвестном направлении. Славный розовый ее малыш за это время так и не проснулся.

Зента еще несколько раз предпринимала такие же попытки, приводила с собой какую-нибудь старушку, просящую у магазина, или плохо одетого старика, но результат был прежним — перед дверями “Благой вести” люди останавливались, а потом исчезали. Один раз она привела собаку. Осчастливленная вниманием псина радостно бежала рядом, но, приближаясь к “Благой вести”, она начала выть, а потом сбежала.