Их было трое: Бубновая, Червоная и Крестовая. Могла быть и Пиковая, но она была им несимпатична и они, не сговариваясь, не допустили ее в свою компанию.
Разбежка в возрасте между ними была лет пятнадцать: одной сорок пять, второй пятьдесят с хвостиком, третьей почти шестьдесят. Из-за подобной разбежки они вряд ли могли так уж сойтись. Не возраст их свел, а похожая судьба. Так что из-за этой родственности судеб они сразу нашли, узнали, бросились друг к другу, понимая, что никто больше их так не поймет и не утешит, как они сами в тесном своем кругу.
Так, в толпище людей и на широких проспектах, где эти толпища протекают прореженной рекой, дети почему-то замечают только детей, а собаки собак, подтверждая в который раз могучий инстинкт родства и стремление к тождественности.
Бубновая (45 лет) была тусклой, небрежно подкрашивающейся блондинкой, немного усохшей и вытянутой, одевалась в свободные джемпера и длинные юбки, что делало ее еще более костлявой, усохшей и вытянутой, чем она была. Очков она не носила, но взгляд ее водянистых, неопределенно-голубых глаз был близорук, а веки всегда чуть припухшие, как будто она только что встала после долгого тяжелого сна. Побывала она и в браке, коротком и бессмысленном. Оба пытались любить друг друга и оба не смогли. Детей не было.
Как-то была она в одних совсем не обязательных гостях и именно поэтому курила одна на кухне, глядя в окно на освещенный перекресток. Тут-то и появилась Червоная (50 с хвостиком). Она была средней комплекции, чуть неуклюжая, в брюках, коротко и неудачно стриженная, о чем знала и что портило ей настроение. Хотя, если присмотреться, изначальной миловидности она еще не была окончательно лишена. С каким-то стуком даже рухнула она на хлипкий кухонный табурет и сказала:
— О! Ску-ка!
И потянулась за сигаретами Бубновой. Та протянула ей зажигалку. Взгляды их встретились, и они тут же поняли друг друга.
— Выпьем? — предложила Червоная и взяла стоявшую на полу у холодильника бутылку вина. — Не бойся, это я принесла. Я пью только свое вино.
Червоная не только побывала в длительном браке (муж ушел к другой), но имела двоих детей, которые жили далеко от нее, в иноземщине. Они виделись коротко и счастливо один, а порой и два раза в год (от этого-то и появилось у нее пристрастие к особо хорошему вину), но каждый день своей жизни, с утра, иногда даже с шести, и до вечера, порой очень позднего, она была одна (работа — это не жизнь), и особенно вечерами или в праздничные дни казалась сама себе несуществующим призраком, тонущем в безвоздушном пространстве.
Червоная ловко откупорила бутылку и разлила вино в высокие стаканы для сока, так как других в кухонном шкафчике не оказалось. Они замечательно посидели, обеим было интересно друг с другом. Бубновая больше слушала, но слушала внимательно, а Червоная говорила и тем более охотно, что ее с таким вниманием слушали. Так что договорились встретиться буквально через день, а потом вообще стали часто встречаться.
Крестовая присоединилась скоро, тоже в каких-то гостях. Она громко и весело смеялась, но глаза у нее при этом были печальные. Слово за слово, обе поняли — своя.
Напрашивалась в их компанию Пиковая, хозяйка дома, но что им с ней?
Все у нее было хорошо и даже отлично. Какой интерес об этом слушать? Похвасталась разок и ладно.
Крестовая (под шестьдесят) была как бы «кармической» вдовой. Она дважды овдовела самым натуральным образом, а третий ее муж, молодой и грустный, сбежал, испугавшись такой же участи. Она была полна, моложава, до сих пор кокетлива. Думать, за что такая судьба, ей было странно и страшно.
С сыном от первого брака она давно жила врозь, там и внуки без нее выросли. Вообще, жизнь ее была не заполнена до предела.
Все трое были из породы «жен». Не путать с женщинами-одиночками. Женщины-одиночки совсем другой подвид, крайне отличный. А женщины- жены — в прошлом ли, настоящем или будущем — это женщины-жены. Попадая в разряд одиночек (в отличие от одиночек натуральных), они вянут, хиреют, блекнут, увядают, просто растворяются, теряя охоту жить. Тогда как истинным одиночкам в таком качестве не так уж и плохо. Они по-своему довольны и любимое их занятие — вылизывать свою шерстку.
Женщины-одиночки — кошки.
Женщины-жены — собаки.
Так что, сошлись три дамы породы собачьей, сбились маленькой стайкой и стали жить вместе (духовно, конечно).
Бывало, они ссорились, как без этого, дулись друг на друга, обижали и обижались, прикалывали, насмешничали, но потом опять собирались вместе.
Как-то осенью, субботним днем Червоная заехала за обеими на машине. Настроение у всех в тот день было не то, чтобы очень, но впереди была целая суббота, а за ней воскресенье, короче, впереди только хуже. Решили поехать куда-нибудь.
Червоная оглянулась на подруг, сидящих на заднем сидении и, перед тем, как тронуться, сказала в который раз за это утро:
— Куда?
— Куда привезешь! — лихо воскликнула Крестовая.
— Да уж, куда хочешь, — добавила Бубновая.
— Девки, я же вас просто терпеть не могу за это! — сказала Червоная. — Какие-то дурищи безголовые! Не знаете куда — туда и попадете! Черту в пекло.
