Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [196]

«За всем этим стояла объективная слабость. Замены для номенклатуры КПСС нельзя было найти за это короткое время. Откуда взять новые перестроечные кадры? Сталинистское прошлое партии строго контролировало лифты для продвижения самостоятельно мыслящих людей. Но было бы вовсе не так просто реформировать партию как таковую; расколоть КПСС, как некоторые неоднократно советовали, или выделить настоящих защитников перестройки было не так-то просто, хотя процесс объективно шёл в этом направлении, но, к сожалению, его обогнало молниеносное развитие событий»[307].

Конечно, для высшего слоя номенклатурных кадров центрального партаппарата сохранение положения у власти и привилегий было важнее судеб страны и партии. Их довод, что власть партии должна сохраняться в интересах социализма, был по большей части лицемерным вуалированием эгоистических групповых и индивидуальных интересов. Однако это касалось не всех работников КПСС. В ходе многолетнего сотрудничества с Академией общественных наук при ЦК КПСС и с Институтом Философии АН я знавал как оппортунистов, так и многих сотрудников, подвергавших существующие условия самостоятельному и критическому анализу и потому настаивавших на коренных переменах. Утверждение Горбачёва, что было очень трудно и даже невозможно выделить «защитников перестройки», по моим наблюдениям было неверным. В партии было много марксистов, уже годами требовавших реформ и готовых активно и конструктивно проводить их в жизнь. Но они не могли реально действовать, пока ничего не менялось во внутрипартийном режиме. Кто, кроме Горбачёва, мог бы и должен был бы позаботиться об этом?

То, что у Горбачёва звучит самооправданием, на деле является признанием непонятной пассивности и беспомощности. Как иначе понять его высказывание 1988 года:

«За три года перестройки, в рамках альтернативных выборов произошло существенное обновление кадров. Но и вновь пришедшие кадры были обременены грузом прошлого, за редкими исключениями действовали в том же духе, теми же методами»[308].

Он действительно ожидал, что лишь несколько речей и замена нескольких функционеров приведут к обновлению, если оставить весь созданный Сталиным партийный режим без изменений? Начиная с его собственной роли! И, кроме того, разве Маркс не верил в изменяемость людей, в их воспитуемость? Разве старые кадры нельзя было изменить?

Меж тем А. Яковлев, по-видимому, уже с самого начала этой политики имел и защищал иное представление о перестройке и её целях, а тем более о её дальнейшем ходе.

Яковлев стал сотрудником ЦК КПСС при Хрущёве, вскоре после смерти Сталина. Через несколько лет он закончил аспирантуру при Академии общественных наук при ЦК КПСС и, защитив кандидатскую диссертацию, вернулся в ЦК, где стал заместителем заведующего отделом пропаганды. После ухода руководителя отдела Степакова, отправленного послом в Югославию, Яковлев руководил отделом как первый заместитель, не будучи официально назначен его заведующим. После того как он в 1972 г. опубликовал вызвавшую споры статью в «Литературной газете», в которой резко критиковал растущий национализм, антисемитизм и великодержавный шовинизм, он был снят с этого поста и в 1973 г. отправлен послом в Канаду; там он сопровождал Горбачёва во время визита в эту страну. Горбачёв вернул его в 1983 г. в Москву, где Яковлев поначалу работал до 1985 г. в Академии Наук СССР директором Института мировой экономики и международных отношений. После своего избрания генеральным секретарём Горбачёв назначил его заведующим отделом пропаганды ЦК, в 1986 г. — секретарём ЦК, а в 1987 г. Яковлев стал кандидатом и в том же году полным членом Политбюро.

Яковлев назвал приход к власти Горбачёва в 1985 г. и его первое выступление перед ЦК «мартовско-апрельской революцией», поставив её в один ряд с демократическими революциями в других странах. Это было преувеличением, и к тому же противоречило его собственному мнению, что революции вообще вредны. Поэтому он уточнил: эта демократическая революция Горбачёва — другого рода, поскольку она происходит в форме эволюции[309].

Очевидно, Яковлев в новой политике преследовал гораздо более далеко идущие цели, чем генеральный секретарь Горбачёв. Но об этом он (пока) не говорил, хотя уже и написал работу, в которой его намерения были сформулированы открыто. В своих воспоминаниях он откровенничал:

«Что всё-таки произошло по большому счёту и кто были те люди, что взвалили на свои плечи тяжкое бремя реформ? Демонстрация свободы социального выбора или злоумышленный развал соцсистемы и Советского Союза? Смелое реформаторство или катастрофически провальный эксперимент? Подвижники, а возможно, и жертвы сорвавшихся с цепи общественных процессов или предатели [...]?»[310]

В первое время он ограничивался лишь немногими лозунгами: свобода социального выбора, свобода творчества и свобода слова. Это звучало красиво, как у Горбачёва, не более. Что мог или должен был понимать обычный советский гражданин или рядовой член КПСС под «свободой социального выбора»? Как человек может на практике реализовать свой «социальный выбор»? В чём для него может заключаться выбор своего социального положения в существующей структуре общества и в системе организации труда — в изменении его? Каким образом и в каком направлении?