Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [172]

Предположение о том, что повышение зарплат и социального обеспечения приведёт к значительному росту результатов и производительности труда, поскольку тем самым усилится социалистическая сознательность, вскоре продемонстрировало свою несостоятельность. Аванс ради надежды на рост не принёс выгоды, материальные интересы нельзя было заменить идеологией. Эта политика привела к ситуации, когда часть непроизводительных вложений для поддержания низких цен на продукты питания и предметы потребления, низкой платы за жильё и на прочее социальное обеспечение чрезвычайно выросла и имела тенденцию расти и впредь. В связи с этим необходимая пропорция между фондом накопления и фондом потребления изменилась так, что фонд накопления неуклонно снижался. В таких условиях модернизация экономики на уровне научно-технической революции оказалась значительно затруднена, что в долгосрочной перспективе обязано было повлечь за собой негативные последствия.

После VIII съезда партии была разработана обширная программа социальной политики, предполагавшая значительный рост уровня жизни. К тому времени экономическое развитие ГДР обеспечивало ежегодный рост национального дохода на 4 %, что для высокоиндустриализованной страны являлось неплохим показателем. Однако Хонеккер хотел с его помощью достичь годового роста уровня жизни от 5 до 7 %.

Собственными силами этого невозможно было добиться — это можно было сделать лишь с помощью кредитов, то есть влезая в долги. Государственная плановая комиссия выразила серьёзные опасения касательно такой политики, Шюрер в политбюро высказался против подобного шага. Хонеккер, слабо разбиравшийся в экономике, с ходу отверг эти возражения:

«Если государственная плановая комиссия и правительство отстаивают такой взгляд, то они саботируют курс единства экономической и социальной политики. Никто и не думает, что мы обязаны будем рассчитаться с долгами в ближайшее же время»[268].

Эта аргументация была классическим примером превалирования политики над экономикой из партийного арсенала, то есть доминированием субъективизма, игнорирующего реальность. Указание на политическое решение съезда партии, политического бюро или ЦК обесценивало любой экономический расчёт.

Шюрер, в свою очередь, писал в воспоминаниях:

«Я усматривал опасность в том, что эту программу можно финансировать лишь за счёт растущего набора кредитов на Западе, или, что ещё хуже, за счёт пренебрежения инвестициями в модернизацию экономики, или и тем и другим одновременно»[269].

Возникает вопрос, почему члены политбюро были неспособны воспринять реальные аргументы. Уже после падения ГДР много говорилось о том, что они просто были слишком глупы, поскольку едва ли кто-то из них имел соответствующее образование. Это абсурдная клевета, пренебрегающая фактами. Более молодые члены политбюро (например, Миттаг, Кляйбер, Яровински, Хальбриттер и Шюрер) имели экономическое и научно-техническое образование, а Ламберц тоже вполне был способен оценивать проблемы в опоре на факты, что о профессиональных политиках как правило можно сказать лишь в ограниченной степени. Тем не менее, как вспоминает и Шюрер, он пытался разъяснять остальным членам политбюро проблемы финансовой политики, цен и инвестиций[270].

Однако необходимо также спросить: почему специалисты в политбюро, которые тоже могли бы это знать, не поддержали Шюрера?

Их позиции в политбюро была тогда чрезвычайно слабы, поскольку они были приведены на свои посты Ульбрихтом для поддержки его политики реформ. Они считались создателями и представителями НЭС, с которой Хонеккер никогда не соглашался и которую теперь ликвидировал. Им постоянно вменяли это в «вину», что снижало их склонность к риску, если таковая вообще была. Позиционировать себя против первого секретаря — это могло привести к неприятностям. Вес более старых членов политбюро, вместе с Хонеккером выступавших против НЭС и реформаторства Ульбрихта, был гораздо большим, это консервативное крыло совершенно однозначно доминировало в этом руководящем органе.

Лишь Вернер Ламберц не скрывал своих опасений. В публичном выступлении он заявил, что объективные условия дальнейшего развития ГДР весьма тяжелы хотя бы даже из-за чрезвычайно возросших цен на сырьё. Поддержание нынешнего уровня жизни требует гораздо бо́льших усилий. Это было правильное предупреждение, которое Хонеккер интерпретировал как сопротивление его линии и его авторитету. Он отреагировал на это мгновенно. В частности, Институт общественных наук получил строгое распоряжение более не публиковать цифры экономического развития.

Проблемы, предвиденные Шюрером и Ламберцом, вскоре проявились. Для ввоза сырья и современного оборудования ГДР вынуждена была вывозить всё больше промышленной продукции, которой и так не хватало на внутреннем рынке. К этому добавилось то, что зачастую промышленные изделия не соответствовали высоким требованиям мирового рынка и потому реализовывались по демпинговым ценам, которые были даже ниже цен производства. Поскольку секретарь по экономическим вопросам Кроликовски не мог совладать с этими трудностями (а кто мог?) Хонеккер вернул Миттага в секретариат ЦК. И так как Миттаг оказался способен убедить Хонеккера в собственной гениальности, тот предоставил ему исключительные полномочия. За счёт чрезвычайно строгого административного стиля руководства Миттаг изобразил успешное экономическое развитие. Он преуспел в вуалировании проблем и в делегировании ответственности.